Заложники Минобраза
Артур Гаджиев
В специализированных детдомах происходит принудительная дебилизация воспитанников. Дети "с диагнозом" лишаются права на возвращение в нормальный мир
Если ребёнка вовремя не вытащить из этой системы, то годам к шестнадцати-семнадцати он уже действительно станет человеком с необратимым отставанием в развитии
Задача вернуть ребёнка в нормальную школу, в нормальный мир вообще не ставится. Это никого не волнует
...Система специализированнных детдомов для детей с отставанием в развитии предусматривает не реабилитацию, а содержание в изоляции. Никому не выгодно и не интересно "тянуть" детей с отставанием в развитии. Происходит реальное "списание сирот", это жестокий конвейер.
Летом 2000 года Тамара Шапкина обратилась в Территориальное управление Кировского района Санкт-Петербурга с просьбой помочь с бесплатными путёвками в детский лагерь для троих её детей. И они действительно поехали в оздоровительный лагерь. Шапкиной только "забыли" сообщить одну подробность: девятилетний Тимоти, семилетняя Лиза и пятилетняя Машенька отдыхали вместе с воспитанниками детдома №1 Кировского района для детей с задержкой психического развития. Через три месяца Тамара Алексеевна приехала за детьми, но ей отказались их отдать. Всех троих насильно отправили в детдом.
Около года потребовалось матери, чтобы вернуть собственных детей, и всё это время Тамаре Алексеевне было запрещено видеться с ними. На том основании, что Тимоти пытался сбежать домой.
Вступились правозащитники. Суд Кировского района отказал администрации детского дома в лишении Шапкиной родительских прав. Вынесено частное определение в адрес тех, кто был виновен в насильственном захвате детей.
Подробно пересказывать все перипетии борьбы несчастной матери за собственных чад незачем – "Дело Шапкиной" освещалось многими питерскими СМИ. Мы же хотим обратить внимание на два удивительных момента. Во-первых, необъяснимо стремление детдома силой забрать детей у матери, которая сама желает их воспитывать, при этом не является ни алкоголичкой, ни наркоманкой, ни психически больной.
Во-вторых, почему дети, все трое, оказались в учреждении для детей с задержкой психического развития? После "освобождения" и Тимоти, и Лиза пошли в обычную школу, никаких проблем с развитием у них нет. Почему же администрация детдома так упорно боролась за то, чтобы оставить их у себя?
Вообще, что же такое эта "задержка", преодолима ли она и как с ней бороться? Каково положение детей с этим диагнозом, каковы шансы догнать сверстников в интеллектуальном развитии?
Об этом – беседа с Галиной Аркадьевной Крышня, педагогом с полувековым стажем, которая последние семнадцать лет была воспитателем в детдоме для умственно отсталых детей и детей с задержкой психического развития. Кроме того, она сотрудник Международной организации по педагогике ненасилия и один из авторов "Чёрной книги преступлений против детей в Санкт-Петербурге" (СПб., 1994).
– Мне пришлось работать с детьми, имеющими два разных диагноза: "Лёгкая умственная отстало-сть" , которая до начала 90-х годов официально называлась "дебильностью" (В начале 90-х годов Россия перешла на международную классификацию болезней, т.н. МКБ-10, в которой вместо диагнозов "дебил", "имбецил", "идиот" употребляются понятия: легкая, средняя и тяжелая умственная отсталость. – Ред.), и "задержка психического развития".
"Умственная отсталость" связана с органическими изменениями мозга – это диагноз фактически пожизненный. А задержка психического развития у детей, в обиходе зэ-пэ-эр (ЗПР), – как бы промежуточное состояние между интеллектуальной нормой и недоразвитием и может возникать по разным причинам.
Это теория. Что же касается практики – я убеждена, что диагноз "умственная отсталость" более чем в 90% случаев ставится ошибочно, а задержка психического развития – это вообще почти всегда обычная педагогическая запущенность. Не хочется возиться с ребёнком, искать подход к нему, вот и заявляют, что, мол, задержка в развитии.
Я всех своих детей быстро доводила до нормы, а ведь их же не специально для меня отбирали. Кого отдавали в мою группу, с теми и работала.
Когда устраивалась в специализированный детдом, ничего об этой системе не зная, то сначала очень боялась. "От дураков всякого можно ожидать…" – так я думала. Но постепенно стала замечать, что почти все дети – абсолютно нормальные.
А вот когда эту крамольную мысль начала высказывать вслух, открыто, – тут сразу стала "врагом народа".
– Но почему? Ведь для администрации детдома это должно считаться большой заслугой. Можно сказать: посмотрите, умственно отсталые нормальными людьми становятся, – вот как мы работу поставили!
– Администрации и сотрудникам таких детдомов это вовсе не нужно. Им нужна сорока-процентная надбавка к зарплате и повышенное финансирование. И боятся они не увеличения количества "отсталых" детей, а сокращения штатов. Я, конечно, не хочу сказать, что там все сотрудники безразличны к судьбе детей…
– Вы сказали, что сражались за каждого из своих воспитанников…
– Да, сражалась, и многим удалось снять диагноз. Я забирала их из детдома к себе домой, занималась индивидуально, и за считанные месяцы доводила до полной нормы.
Серёжа. Тогда, в 1993-м, ему было семь лет. В развитии опережал сверстников года на три как минимум. Абсолютно свободно, как взрослый человек, читал, говорил по-английски – изумительно любознательный, совершенно послушный. И ему ставили диагноз ЗПР!
А кто ему нашёл приёмных родителей? Мой бывший подопечный с диагнозом "умственная отсталость"! Он уже был взрослый, пришёл ко мне и говорит: "Галина Аркадьевна, я нашёл вашему Серёже родителей". Сейчас Серёжа живёт в семье и отлично учится в нормальной школе. Таких детей, которые на несколько лет опережали в развитии своих сверстников, у меня в группе было четверо.
А что бы с ними стало, попади они к воспитателю, который бы не смог или не пожелал за них заступиться? И как могла комиссия ставить этот абсурдный диагноз?
Люда. Сейчас в Италии живёт. До семи лет она находилась у нас с диагнозом "умственная отсталость". Потом её передали в другой детдом. Ей уже 15 лет было, я её забрала на лето в свою группу. Здесь её и увидели итальянцы. Они обо всём договорились, оформили документы и удочерили. В Италии нет у неё никакого диагноза, окончила нормальную школу.
Саша. Прибыл в детдом в 1995 г., в январе. Ему было уже одиннадцать, но он нигде никогда не учился – бродяжничал. И вот пошёл в первый класс. Уже в декабре учительница сказала, что он ничего не понимает по программе ЗПР, и она оставляет его на второй год. Но я-то видела, что мальчик способный. Он мог, например, починить часы, практически любую поломку. В 11 лет такое уметь – это называется отставание в развитии?! Я взяла отпуск и забрала его из школы. Он прожил два месяца у меня дома. Я обнаружила, что он явно выраженный левша, и в этом была причина его отставания – он читал и видел справа налево. Учила его видеть по-другому. В апреле он уже догнал свой класс.
Летом я вывезла мальчика в Керчь, и он прошёл со мной программу второго класса ЗПР. В сентябре я его в Керчи попыталась отдать в третий класс ЗПР, а там таких классов вообще не существует! Мне предложили отдать его в третий класс нормальной школы. Пошёл он в нормальный третий и там хорошо успевал.
Когда же мы приехали в Санкт-Петербург, его отказались брать в школу из-за диагноза ЗПР. Мне пришлось побегать по комиссиям, чтобы доказать, что нет у него никакой задержки. Пошёл он в третий класс нормальной школы, а летом перескочил ещё через класс и почти догнал своих сверстников.
Потом я добилась, чтобы его перевели в детдом для нормальных детей.
Я убеждена в том, что самая плохая семья лучше самого хорошего детского дома, поэтому старалась устраивать своих детей в семьи. В нормальной семье дети с так называемой "задержкой психического развития" и "умственно отсталые", как правило, быстро догоняют своих сверстников.
– Конечно, было бы замечательно, если бы у каждого ребёнка была семья. Но это нереально сейчас, слишком много брошенных детей и сирот.
– Как альтернативу, как нечто среднее между семьёй и детдомом я уже давно предлагаю детский дом семейного типа. Ещё в начале 90-х я проводила этот эксперимент. Постараюсь объяснить его суть. В обычном детдоме для умственно отсталых или ЗПР на 8-10 человек детей приходится восемь сотрудников. Воспитатели ежедневно меняются, ребёнок каждый день, иногда два раза в день, должен приспосабливаться к новому человеку.
Мы вдвоём взяли группу детей, у нас было отдельное помещение. Работали так – две недели я, две недели моя напарница. Дети привыкали к нам, не было этого постоянного стресса от бесконечной смены воспитателей. Занимались с каждым индивидуально, как это делают родители в семьях. У нас был свой бюджет, сами готовили, стирали, убирали и, главное, учили этому детей. Ведь они не знали даже, что для того, чтобы чай стал сладким, в него сахар кладут! Не знали, что вообще может такое быть, чтобы готовил кто-то, кроме повара, а стирал кто-то, кроме прачки! Конечно, будет тут отставание в развитии.
Что очень важно в моей системе: ответственность за жизнь, здоровье, воспитание и развитие детей лежит от начала до конца на конкретном воспитателе, а не на органе, сотрудники которого ребёнка не знают, порой и в глаза не видели. Воспитатель же сам должен заниматься и поиском возможных приёмных родителей или опекунов. Дети в группе уже становятся действительно его детьми.
Окончился эксперимент тем, что со всех детей, прошедших через мою группу, был снят диагноз "дебил"! (тогда ещё он официально ставился). А ведь это диагноз, подразумевающий органическое поражение головного мозга! Что уж говорить о простой "задержке психического развития", если "умственно отсталые" при нормальном воспитании вскоре оказываются нормальными?!
– Какова же дальнейшая судьба ваших семейных групп?
– После того, как эксперимент был проведён с неоспоримым успехом, группу мою закрыли. На меня обозлились и пытались уволить с оригинальной формулировкой: "по сокращению штата, так как в городе нет детей-дебилов".
Интересно, что потом в Москве, в 19-м детдоме, перешли на мою систему, и успех был потрясающий. В Самаре многие детдома переняли наш опыт. В Санкт-Петербурге же ничего подобного больше не делалось. Такое впечатление, что первоначально руководство специально нам это разрешало, надеясь на полный провал. А когда мы доказали, что идея прекрасно работает, – тут же всё быстро свернули.
Контраст между семейной группой и обычными был очень уж очевиден. Надо было всех на такую систему переводить, а потом ещё детей в приёмные семьи устраивать, или хотя бы в нормальные детдома. Так проще закрыть группу – и нет проблемы.
Иначе ведь действительно очень скоро можно без контингента остаться.
– А откуда эта заинтересованность, чтобы в детдоме было как можно больше детей? В случае с Шапкиной они уж их просто силком к себе затянули.
– Моё личное мнение. Финансирование детдома идёт в зависимости от количества детей. Чем их больше, тем менее заметны всякие списания и откровенные кражи. Да даже шторы и занавески раз в два года списываются, – вы у себя дома шторы меняете раз в два года? А продукты, а стройматериалы? Можно бесконечно перечислять. А ведь помимо бюджетного финансирования детдома получают ещё и гуманитарную помощь, за которой просто уследить невозможно. Поэтому там и не хотят расставаться со своими воспитанниками.
И ещё. Каждый раз, когда ребёнку ставят неверный диагноз, это фактически преступление. Кто же из виновных хочет, чтобы его преступление становилось явным?
Когда в начале девяностых нам удалось добиться, чтобы детям, которым раньше без разбора ставили диагноз "умственная отсталость", начали ставить "задержку психического развития", я так радовалась! Ведь "задержка" не влечёт за собой для ребёнка в будущем никаких юридических последствий. Только не долго я радовалась.
Дети учатся по упрощённой программе в коррекционных классах, где на них заранее махнули рукой, – никто не потребует от преподавателя, чтобы "отсталый" выбился в отличники. У них заниженная самооценка, они так и говорят: "мы какие-то зэпээрнутые". Если ребёнка не вытащить из этой колеи, то годам к шестнадцати-семнадцати он уже действительно вырастает человеком с необратимым отставанием в развитии. Лишь немногие становятся рабочими, судьба большинства остальных – панель, криминал или наркоманский притон.
В детдоме, таком, как он сейчас существует, и в коррекционной школе "задержка психического развития" не устраняется, а, наоборот, закрепляется и углубляется. А уж что касается детей с диагнозом "умственная отсталость", которые долгое время содержались в закрытых учреждениях…
В настоящее время я пытаюсь определить, можно ли их вернуть к нормальному состоянию и, если можно, то каков процент возможной реабилитации. Этому будет посвящена одна из глав второй части "Чёрной книги преступлений против детей в Санкт-Петербурге". Но уже сейчас я вижу необратимые изменения личности, происшедшие у тех, кто был заклеймён диагнозом и оставлен на попечение закрытых учреждений. Наступает момент, когда человека там настолько калечат, что ему уже нельзя помочь при всём желании.
– А какой процент детей покидает коррекционные и вспомогательные школы и переводится в нормальные?
– Да это редчайшие случаи! Только когда за ребёнка кто-то серьёзно вступается. Такая задача: вернуть ребёнка в нормальную школу, в нормальный мир – вообще не ставится. Это никого не волнует!
– Не понимаю, ведь есть же ПМПК (ПМПК – психолого-медико-педагогическая консультация, экспертная служба по определению педагогического маршрута (рекомендации по типу и формам школьного обучения) детям, имеющим особые проблемы. – Ред.), есть Комитет по образованию – он же должен контролировать результативность воспитательной и педагогической работы?
– Скажу вам как человек, знающий эту систему изнутри. Во-первых, Комитет по образованию просто имеет с этих детдомов, скажем мягко, "подарки". В детдом такого рода просто так человек на работу не устроится. Допустим, проворовалась заведующая детским садом. Слишком явно проворовалась, нельзя её на должности оставлять. Но до этого она как-то одаривала комитетчиков, и теперь для неё надо тёплое местечко найти, она же свой человек! Так и попадает в эту систему.
Ещё одна важная причина, по-моему, – стремление избавиться от лишних хлопот. Есть трудный ребёнок, к которому требуется индивидуальный подход. Так вместо того чтобы возиться с ним в нормальной школе, куда как проще списать в контингент "второго сорта" – и проблема решена. Работники ПМПК тоже ссориться с Комитетом по образованию не хотят – они за своё место держатся. В итоге возникает корпорация, заинтересованная в поддержании данного диагноза. Воспитателей, т.е. людей, которые ближе всего общаются с ребёнком, на комиссию даже не допускают. Я-то с боем прорывалась, меня они боятся. И отбивала своих детей. Но воевать не все хотят. На большинство воспитателей у администрации собран компромат, и любого просто уволят, если будет мешать.
А визит представителей комиссии в детский дом начинается, как правило, кратким изучением составленных местными спецами описаний различных "отклонений", а заканчивается длительным застольем.
– Почему деятельность детских домов и коррекционных школ не оценивать по количеству детей, переведённых в нормальные детдома и школы, по тому, сколько взято в приёмные семьи, т.е. не ввести измеримые критерии эффективности работы?
– Я уже давно и предлагаю ввести такие критерии, только никому это не нужно. Система просто непоколебима! Существует она вовсе не для детей и не для их блага, а сама для себя. Дети – жертвы этой системы.
* * *
Уже после разговора с Галиной Крышня я побывал в Городской межведомственной психолого-медико-педагогической консультации, поговорил с её сотрудниками. Главный вопрос, который меня интересовал, – процент детей с "задержкой психического развития", с которых снимают данный диагноз.
Сотрудники консультации посмотрели на меня так, как, наверное, смотрел бы работник кладбища, спроси я у него, какой процент покойников восстаёт из могил и расходится по домам. "Ну, такое редко бывает, – ответили мне, – может быть, один-два процента".
Очевидно, это как раз те счастливчики, о будущем которых позаботилась Галина Аркадьевна и ей подобные немногочисленные подвижники…
"Да это и не нужно, – ошарашила меня психиатр. – Интеграция, может быть, для Запада хороша, а мы к этому ещё не пришли. Даже несколько лет задержки на почве педагогической запущенности – это уже противопоказание для последующей интеграции".
– А как же "дети войны"? Ведь четыре года многие нигде не учились, тоже была запущенность, а потом многие и профессорами стали, и академиками.
– Тогда люди другие были. Да и война-то шла всего четыре года, а перестройка уже больше десяти.
– Так перестройка страшней войны?
– Страшней, страшней! – в один голос, чуть не крестясь, запричитали мои собеседники.
Из комментария Романа Чорного, директора Гражданской комиссии по правам человека:
…Нам известно немало случаев, когда во вспомогательных детдомах оказываются дети, не только ни в чём не уступающие в развитии "нормальным" сверстникам, но иногда и опережающие их. Причины – финансовая заинтересованность администрации в увеличении количества воспитанников с одной стороны, и, наряду с этим, отсутствие измеримых критериев эффективности реабилитации детей. От сотрудников таких детдомов требуется лишь одно – довести воспитанников живыми и, по возможности, физически здоровыми до того возраста, когда они смогут покинуть данное учреждение. Парадоксально, но задача повышения интеллектуального и образовательного уровня детей вообще не ставится! В настоящее время эта система предусматривает не реабилитацию, а содержание в изоляции. Ребёнок практически не имеет шансов вырваться из этого тоннеля, вернуться в мир нормальных людей…
…Представители независимых общественных организаций, в уставную деятельность которых входит защита прав граждан в области психического здоровья, лишены доступа к записям, которые делаются в детдомах, не могут участвовать в работе комиссий по постановке диагноза. Обосновывается всё это врачебной тайной. Но, пожалуйста, мы ведь готовы давать письменное обязательство о неразглашении таких сведений. Да и о какой тайне вообще может идти речь, когда всем и так известно, что ребёнок проживает в специализированном учреждении и учится в коррекционной школе? "Тайна" нужна только администрации детдомов и ПМПК. Они защищают не ребёнка, а самих себя. И защищают весьма успешно – очень трудно расшатать эту систему…
…Чтобы в корне изменить своё отношение к проблеме, система образования должна получить мощный "толчок извне". Сами по себе они ничего всерьёз менять не станут – им и так неплохо. Инициативу мог бы проявить глава правительства или, по крайней мере, вице-премьер по социальным вопросам. Не хочу показаться наивным мечтателем, но, думаю, все понимают, что, когда речь идёт о судьбах сотен и тысяч детей, о будущем страны, мы вправе обращаться и к правительству России, и к президенту, рассчитывая на их понимание и участие.
Из комментария Виктории Рыскиной, сотрудника Санкт-Петербургского Института раннего вмешательства:
…Система действительно подпитывает сама себя, никому не выгодно и не интересно "тянуть" детей с отставанием в развитии. Происходит реальное "списание сирот", это жестокий конвейер…
…Для того чтобы соблюдать права ребенка, детдом, даже самый хороший, должен стремиться к тому, чтобы дети не попадали в него. То есть профессионалы в детских домах ради блага детей должны оставаться без работы. И потому процесс реорганизации изнутри этой системы никогда сам по себе не начнётся, он может быть инициирован только извне.
Из комментария Виктора Лопана, директора государственного регионального центра "Семья":
…Взгляните на объёмные показатели для разных видов образовательных учреждений, занимающихся детьми с недостатками развития. От них непосредственно зависит размер заработной платы руководителя. Выгодно иметь как можно больше детей, как можно больше работников, как можно больше филиалов, как можно больше обучающихся с полным гособеспечением, автотранспортных средств, учебных кораблей, катеров, самолётов, т.е. выгодно разрастаться и превращаться в эдакое "предприятие-гигант"…
…Практически все образовательные учреждения работают по типовым положениям, которые накладывают на руководителя учреждения очень жёсткие ограничения как в выборе форм и методов работы, так и в вопросах комплектования воспитанниками. Например, директор вспомогательной школы из самых благих намерений решил создать параллель для "перспективных детей". Цель – вывести ребёнка на уровень "нормальных" сверстников. Сразу же он столкнётся с проблемами. Во-первых, надо доказать руководству обоснованность своей идеи. А руководство меняется очень быстро, одному докажешь, потратишь на это несколько лет, а его сменили – доказывай теперь следующему. Так до пенсии можно доказывать…
…По всей видимости, даже самое высокое должностное лицо в крупном субъекте федерации столкнётся с огромными трудностями, если посягнёт на устои системы образования, особенно в вопросах, касающихся детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Человек устанет мыкаться по федеральным министерствам, нервный срыв начнётся. Скорей всего, проблемы, изложенные в статье, могут решаться традиционным для российского общества методом – проведением крупномасштабной федеральной кампании.
Из комментария Елены Кожевниковой, психолога, директора Института раннего вмешательства:
…Парадокс в том, что сама система детских домов как раз и приводит к тому, что дети начинают отставать в развитии. Проживание в большом закрытом изолированном учреждении отрицательно влияет на психическое здоровье.
Я согласна с Галиной Аркадьевной – если для ребёнка временно не удаётся найти семью, то он должен жить в небольшом семейном детском доме, где бы он рос в окружении нескольких взрослых, с которыми бы у него установились глубокие эмоциональные отношения, возникло чувство привязанности. Есть такой психологический термин – базовое доверие к миру. Это как раз то, чего лишаются воспитанники нынешних детских домов.
Но здесь мы можем столкнуться с поразительным противоречием. Представьте себе, что ребёнок с задержкой психического развития привязался к своему воспитателю, воспринимает его как самого близкого человека. Воспитателю удалось добиться снятия диагноза. И ребёнка переводят в другой детский дом, уже для "нормальных". А это тяжелейшая психическая травма для него – разлука с близкими людьми.
Поэтому сама система дифференциации – дома для "нормальных" детей и дома для детей с задержкой психического развития или умственно отсталых – глубокого порочна. Получается, что способности к обучению влияют на место жительства.
Все дети, независимо от того, есть у них диагноз или нет, должны жить в небольших семейных детских домах и воспитываться вместе. При этом ребёнок, значительно отстающий в психическом развитии, может ходить и в специализированную школу, но жить в окружении обычных сверстников. И тогда задача воспитателя и школьных преподавателей может заключаться в том, чтобы создать ему условия для максимального развития его способностей. В дальнейшем этот ребёнок может перейти в "нормальную" школу – это будет большим успехом учителей и воспитателей – но при этом будет продолжать жить среди близких ему людей, к которым привык с детства.
ОТ РЕДАКЦИИ:Осуществление любых идей в реальной жизни обычно требует денег – идёт ли речь о производстве или о работе с детьми. Предложенный Галиной Аркадьевной Крышня и успешно опробованный ею метод создания в детском доме своеобразной семейной ячейки ценен не только достигнутым воспитательно-образовательным результатом, но и тем, что не требует дополнительного финансирования. Более того, работа воспитателя в группе, "приближенной к семейному типу", позволила детдому, как об этом сообщалось в отчёте его директора, уменьшить затраты больше чем вдвое.
Редакцию TI интересует, знают ли о методике Г.А. Крышня в правительстве РФ?
