ПОСЛЕ ЗОНЫ

Хочет ли бывший заключенный к нам вернуться? Готовы ли мы его принять?


Ольга Островская



Все добрые дела в нашем государстве люди делают за свой счет – а чиновники скажут тебе спасибо и уйдут в кусты


Нынешних малолеток-наркоманов никто особо на воле и не ждет. Родители (если они есть) порой воспринимают избавление от измучившего их чада как подарок. Что предлагать такому юноше или девушке? Некоторые из них в свои 14-15 лет не умеют ни читать, ни писать



Не знаю, есть ли у иных народов подобные поговорки – но в России запросто можно из зажиточного превратиться в нищего и, не совершая преступлений, оказаться в тюрьме.

"Люди, покидающие тюрьмы, возвращаются в общество или окончательно больными и неспособными к труду, либо ещё более развращёнными и преступными, чем были при своём заключении", – писал начальник Главного тюремного управления Российской Империи Н. М. Галкин-Враской еще в 1897г.

Значит, нужна реабилитация? Несомненно, если общество рассчитывает на то, что после возвращения из мест лишения свободы эти люди станут его полноправными членами.

Проще всего отвечать на эту тему сотрудникам управления исполнения наказаний, они ведь, как говорится, при исполнении, но…

Во время последней амнистии, – вспоминает Геннадий Захаров, заместитель начальника управления воспитательной работы ГУИН, – какой-то журналист спрашивает: "Ваше отношение к этому?" А при чем тут мое отношение? Правильное ли было решение об амнистии или нет – не мое дело. Я исполнитель.

Это формальная отговорка. На самом деле под погонами у этих людей обычные человеческие плечи, на которые взваливается порой неподъемный труд.

Вот, например, до 1995 года действовал в стране исправительно-трудовой кодекс, где принудительный труд считался основным способом перевоспитания. Несомненно, государство использовало дешевую рабочую силу. Например, заключенные, отбывавшие срок в Ленинградской области, в основном работали на оборонных предприятиях. Есть даже мнение, что "оборонка" во многом держалась на труде этих людей. При этом 50% заработанных средств они отдавали колонии, часть уходила на питание, оставшиеся деньги копились на их лицевых счетах.

При освобождении человек получал свои рубли , а по ИТК (106-й его статье) местные гражданские власти были обязаны в двухнедельный срок устроить его на работу и обеспечить жильем. Сегодня тот кодекс почил в бозе. Трудятся в колонии теперь по желанию и еще в очередь стоят, потому что работы на всех не хватает, а по выходе из заключения никто тебе ничего не обязан – устраивайся сам, как можешь. И никого не волнует, что у человека часто нет ни денег , ни жилья, ни одежды, а работу найти непросто.

Это положение принято равнодушным обществом, где каждому теперь предложено "барахтаться" в одиночку.

– Но рабочих мест-то у нас – выше крыши, – говорит Захаров, – в Петербурге около 80 тысяч свободных рабочих мест, а в Ленинградской области – около 20 тысяч!

И управление воспитательной работы взваливает на себя – уже по собственной воле – проблему восстановления системы предоставления заключенным рабочих мест.

– Хотя это и не наша забота, – рассуждает Геннадий Семенович. – Ведь наше управление называется управлением воспитательной работы, и ее у нас выше крыши…

Начинается все с начальников отрядов. Они отвечают за обучение осужденных, за организацию быта, отдыха, спортивных соревнований. По нормативным документам положен один человек на 50 осужденных, но у нас – один на сто.

Воспитательный процесс в зоне начинается уже во время двухнедельного карантина, где медики рассказывают человеку о том, как сохранить здоровье, психологи составляют портрет осужденного, оперативно-режимные работники рассказывают о том, как заключенный должен себя вести, а заодно и как должны себя вести родственники. У нас же всякие истории бывают: из "любви" к ребенку родители иной раз и наркотики пытаются ему перебросить.

– Говорят, за деньги можно "заказать" в колонию хоть наркотики, хоть вино, хоть женщину…

– Всякое бывает… У нас около 10 тысяч заключенных… Главное, кто руководит колонией: администрация или осужденные.

Захаров считает, что это важно, если вспомнить, каков основной контингент нынешних заключенных. Большинство – молодежь, 70-80% которой пробовали наркотики. "И хорошо пробовали". Сотрудники ГУИН сегодня вспоминают, как легко было "воспитывать" попадавших в зону "расхитителей" – директоров ресторанов, магазинов. Легче было и со всеми взрослыми: они имели опыт жизни на свободе, чаще всего сохраняли свои связи в гражданском миру – их ждали семьи, дети. Нынешних малолеток-наркоманов никто особо на воле и не ждет. Родители (если они есть) порой воспринимают избавление от измучившего их чада как подарок. Что предлагать такому юноше или девушке? Некоторые из них в свои 14–15 лет не умеют ни читать, ни писать.

Вот почему в колониях сегодня открыты школы и вузовские курсы. Например, можно закончить на зоне два курса технического университета и, выйдя на свободу, получить высшее образование. Правда, таких среди заключенных – пока меньшинство, зато многие проходят трехмесячные курсы на тему "как владеть собой" или "как организовать свое дело". И все с радостью ходят в школу – для ребят это некий прообраз жизни на свободе.

По словам заместителя начальника ГУИН Владимира Андрианова, тяжело зависимых от наркотиков в колониях лечат. Хотя это, естественно, очень дорого, и какова эффективность – трудно сказать: пока человек находится в колонии и доступа к наркотику не имеет, он здоров.

Но что будет с ним там, на воле? – задают себе вопрос воспитатели ГУИН и ответить на него не могут, поскольку никакой статистики "оттуда" они не получают.

– Сейчас нам важно восстановить необходимое количество рабочих мест, –говорит Захаров озабоченно. – Ведь если человек трудится, у него и распорядок соответственный: подъем, зарядка, завтрак, построение, труд, потом свободное время, опять построение и отбой. Как без труда? Свои сбережения человек использует по усмотрению: он может покупать себе что-то в магазине на территории колонии. Мы кормим хорошо, но, конечно, не так, чтоб "ах!", как, например, в американских тюрьмах. К тому же "подпитку" с воли имеют далеко не все.

А главное, кто не имеет специальности, получат ее здесь, – а это пригодится и на свободе (вот вам одна из форм реабилитации!). И деньги, которые он здесь заработает, пригодятся на первое время на свободе.

Не подумайте, – спохватывается Геннадий Семёнович, – что сейчас ничего нет. Вот посмотрите справку из женской колонии, что в Тосно: здесь создано семь кружков – драматический, спортивный, кружок мягкой игрушки, цыганской песни и танца, художественной вышивки. А тосненский Центр женских инициатив организовал дополнительно переплетный кружок, плетения гобелена, изготовления предметов из лоскута, росписи по дереву, плетения кружев на коклюшках. Словом, работа идет. Во всех колониях есть информация центров занятости, которая постоянно обновляется, а в штате колоний существуют инспектора по трудовому и бытовому устройству, которые должны за полгода до освобождения выяснить, куда осужденный поедет, купить ему билет и сообщить по месту жительства. Правда, обратной связи мы не имеем: что там потом происходит, как человек устраивается, мы не знаем. Хорошо хоть, сейчас отменили решение о том, что осужденный на полгода и более теряет право на жилье. Сейчас он права этого не теряет. Но имеет ли жилье? Большой вопрос…

В цивилизованных странах в колониях есть социальные работники, которые ведут человека еще во время заключения и полгода после колонии, пока он не устроится в свободном обществе. Мы о таком мечтаем . И по-прежнему у нас начальник отряда занимается всем, а это…

Оставим многоточие в рассказе Геннадия Захарова. Оно хоть в какой-то степени не категорично и не ввергает в пессимизм. Люди работают. Помогаем ли им мы?

Сегодня колонии и изоляторы "разгружены". В одних Крестах раньше находилось около 10 тысяч подследственных, сегодня – только 5 тысяч. Меньше стало преступлений? С чего бы! Просто по новому УПК решение о мере пресечения выносит теперь только суд, это всю процедуру замедляет. Воспитательной работы в изоляторах не проводится. Логика проста: зачем воспитывать человека, если он еще не осужден и, возможно, осужденным не будет? "Они там сами друг друга воспитывают",– иронично замечают сотрудники УВО ГУИН.

***

Александр Егоров – депутат последнего Ленсовета, входил тогда в комиссию по социальной защите.

В начале 90-х мы имели в городе взрыв криминала, и понятно было, что по выходе из колоний осужденным очень легко было возвращаться в свои прежние компании: там ведь их всегда ждут – в отличие от нашего "нормального" общества.

– К чести мэра Анатолия Собчака, он сразу понял необходимость превентивных мер и очень серьезно воспринял предложение нашей комиссии о создании в городе специальных центров реабилитации. Наш город стал пионером в России: весной 92-го был создан Центр в Питере, а в октябре колпинская администрация создала такой же у себя в районе, – вспоминает Егоров, начальник Центра.

Кто к нам попадает? В основном люди, утратившие жилье в результате осуждения. По действующему законодательству администрация должна его жилье бронировать и обязательно освободить ко дню возвращения. На самом деле никто ему жилья не освобождает – пытаются дать что-нибудь другое или вообще от человека отделаться.

Между тем многие заключенные часто утрачивают все свои связи. Была жена – на порог не пускает, были родители – их уже в живых нет, а бывшие друзья не хотят с ним общаться. Правда, при этом он имеет право на жилье. Вот он и обращается в межведомственную комиссию своего района по проблемам бездомности лиц, освобожденных из мест лишения свободы, которая действует при каждой администрации. Возглавляют эти комиссии обычно замы, ведающие в районе социальными вопросами.

Комиссии принимают решение направить человека к нам. Он проходит три диспансера – психоневрологический, кожно-венерологический и туберкулезный (если находят болезни – его лечат). Делает прививку от дифтерии и приходит к нам на свободное место.

Тут мы заключаем двусторонний договор – о его и наших правах и обязанностях и предоставляем койко-место на два-три месяца. Пока он ищет работу или оформляет пособие по безработице, мы ему предоставляем продовольственную помощь раз в месяц ( из расчета 40 рублей в день). И одновременно подталкиваем человека к трудоустройству.

Как известно, найти работу в городе сейчас довольно легко. Другое дело – зарплата. У многих бывших осужденных есть желание быстро "подняться" – чтобы много платили и при этом ничего не делать. Сами понимаете, куда уводят такие запросы…

Разные люди приходят, – продолжает свой рассказ Егоров, – попадаются ребята, которые быстро адаптируются, покупают себе мобильники, а один даже машину купил. Подержанную, но все же…

Словом, все зависит от человека, а люди эти от нас с вами ничем не отличаются. Я убедился в этом. Ведь и среди нас есть люди, склонные к нарушению законов.

Когда человек ко мне приходит, я интересуюсь, наркоман он или нет. Если это не наркотическая статья – я даже не вникаю, а приговоров вообще не читаю. Исключение делаю только в том случае, если он совершит что-то серьезное в центре и его надо отчислять: тогда я более глубоко знакомлюсь, что он из себя представляет. А иначе "лишняя" информация лишь создает ненужное к человеку предубеждение.

– И куда этот "здоровый член" должен обратиться за помощью?

– Они встают на очередь в жилищные отделы. Конечно, квартир им никто никогда не дает, обычно это комнаты в трудно заселяемых коммуналках. Статистика у меня не очень радостная: только примерно каждый восьмой получил жилье за 10 лет работы центра.

– А остальные?

– Кто-то уходит в дома престарелых, в ПНИ, в специнтернат для бывших осужденных в Усть-Ижоре. Иные находят свою семью и восстанавливают связи. Ну а 30% бывших осужденных, как известно, вновь совершают преступления и возвращаются в колонии.

– Наш центр и Колпинский центр, в общем, перекрывают потребность города в помощи людям, утратившим жилье. Очередь небольшая: у нас 5 человек и в районах по одному-двум ждут. Цифра сезонная – к лету уменьшается.

В рассказе Александра Дмитриевича звучит безнадежная грусть, и я решила спросить:

– А что же, по-вашему, необходимо сделать, чтобы действительно помочь этим людям "зацепиться" в нормальной жизни?

– Необходимо закон принять, который бы прописывал маршрут бездомному к нам, в эту нашу нормальную жизнь. Вот человек совершил преступление (порой по глупости), в итоге потерял жилье, но знает, куда после освобождения обратиться и где получить временное жилье. Он должен знать, что если пойдет работать – получит муниципальное жилье. А заработает – купит квартиру. А что сейчас? У человека должна быть надежда. Иначе останутся стакан или шприц.

Вот у нас в Питере много общежитий. Кто-нибудь анализировал, что за люди там живут? Не секрет, что за деньги сегодня можно поселиться в любое общежитие и прописку получить. А поторговал удачно, живя в общежитии, – и покупаете уже квартиру. Я считаю, что эти места должны использоваться в первую очередь для помощи гражданам, оказавшимся в сложном положении.

Расскажу случай, после которого мы на реабилитацию стали принимать только мужчин.

Как-то уговорили меня в Адмиралтейском районе: возьми женщину с ребенком – мы недели за две подберем ей жилье. Поселили ее на нашем этаже, где сотрудники находятся, создали ей все условия. Но район ее обманул с жильем, а заодно и нас обманул. Затянулось все на год. Она не старалась искать работу, спекулировала ребенком. Пила. А как ее из центра с малышом выгонишь? Стали собирать документы на лишение родительских прав. А она возьми и убей нашего же реабилитанта, с которым у нее роман был. Ее осудили. Ребенок остался один, его приняла в семью моя сотрудница, и теперь уже она мается с оформлением права на жилье Данилке: прошло более пяти лет, а жилья район так и не предоставил!

После этого женщин брать на реабилитацию нам запретили, а я лишний раз убедился, что все добрые дела в нашем государстве люди делают за свой счет – а чиновники скажут тебе спасибо и уйдут в кусты.

Я не знаю, куда уходят люди, которых я отчислил. Я не знаю, как устраиваются в "мирной" жизни те тысячи, которые к нам не попадают. Ну, "братва" возвращается к своим. А мои реабилитанты в основном совершают бытовые преступления. Им можно и нужно помочь встать на ноги.

Лишение свободы – это наказание, а процесс воспитания может проходить в душе человека. Знаете, как говорят: научить играть в футбол нельзя – можно научиться играть. Человеку надо помогать, открыть ему дорогу, открыть глаза. Объяснить: пойдешь прямо – все будет хорошо. Да, тяжеловато придется, работать надо будет много, но зато есть шанс.

А мы, общество, не всегда ему такой шанс даем. Как повезет…




 Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru