ИЗМЕННИКИ СВОЕГО КЛАССА

Заметки на газетных полях

Павел Гутионтов

Что-то говорили о талантливых мерзавцах, и Генри Резник напомнил о прокуроре Вышинском. Был тот одним из самых кровавых палачей отнюдь не расположенной к вегетарианству сталинской эпохи, служил, как каждому известно, Генеральным прокурором и самозабвенно руководил искоренением врагов народа. А после войны сделали Вышинского зам.министра иностранных дел и представителем СССР в ООН, где он, опять же, вовсю клеймил империализм вообще и его происки в частности. И однажды окончательно достал Эрнеста Бевина, своего английского коллегу, который, надо сказать, был потомственным шахтером, так что филиппики в адрес угнетателей пролетариата его особенно раздражали. "Господин Вышинский, – загремел Бевин, – вот мои руки (и предъявил огромные мозолистые лапищи). А теперь покажите свои!" "Что ж, мы оба изменники своего класса", – немедленно парировал советский академик... "Какой блеск, какая реакция!.." – восклицал восхищенный собственным рассказом Резник. Хоть, конечно, если разбираться, убежденность обоих оппонентов в заведомом превосходстве рабочего перед мягкотелым интеллигентом придает истории дополнительный колорит. Да и ради чего предал свою старорежимную интеллигентность Андрей Януарьевич Вышинский, тоже, думается, стоит поразмыслить. А так, сказано действительно хлестко...

Так вот, об изменниках.

Дмитрий Быков в московском "Собеседнике" напечатал пространную статью, которая так и называется – "Пятая колонна". С подзаголовком "Теперь нас будут долго и нудно убеждать, что мы снова потерпели страшное поражение". Статья написана по итогам трагедии в театральном центре на Дубровке, которую Быков почему-то воспринимает как невиданную свою победу, которую кто-то злонамеренный у него сейчас пытается отнять. Наверное, в числе этих "кого-то" и Марк Розовский, чья дочь тоже оказалась заложницей, и Марк – после всего – когда оказалось, что дочь – среди спасенных, среди живых, счастливо выкрикнул в услужливо подставленную телекамеру именно это: "Победа!" А потом, уже через пару часов, понял, что сказал и поправился: "Мы все забыли, что в этом слове все-таки на четыре шестых – БЕДА". Зато среди безупречных патриотов, надо думать, оказались все те депутаты Госдумы, которые скандально провалили предложение создать парламентскую комиссию по расследованию всех обстоятельств и захвата театрального центра, и спасения заложников. И министр здравоохранения генерал-полковник Шевченко (принарядившийся по такому случаю перед телекамерой в белый халат) тоже молодец: с каким понятным негодованием отмел он все претензии к его ведомству, вернее – к чиновникам, оказавшимся вопиюще не готовыми выполнить свои прямые и единственные на тот момент служебные обязанности. Шевченко тоже говорил о злонамеренных попытках очернить и опорочить. И тоже прямо пояснял, что все, кто ужаснулся отношению власти к подведомственному населению, и есть враги России.

Но до Быкова Шевченко все же далеко. Этот куда ярче и пронзительней. "Наверное, люди, которые вышли бы на Красную площадь в октябре сорок первого года с плакатами "Позор кровавому режиму!", "Спасите наших мальчиков!" и "Слава фашистским оккупантам!", тоже были бы по-своему правы с либеральной точки зрения. Ведь либерализм – это прежде всего отказ от предрассудков, иронизирует Быков, решив одним махом покончить с ненавистными либералами, от их имени заходясь в сарказме по поводу самых святых понятий, а патриотизм – всего лишь предрассудок... Правда, и любовь к матери, и верность присяге, и понятие долга – точно такие же предрассудки; и слава Аллаху, что в России все меньше народу относится к ним всерьез... Ведь мы сами виноваты, мы первые напали на мирную республику. Мы жгли их села и насиловали их женщин. Они только защищаются. Они послы мира. И мы идем на все, потому что они не остановятся ни перед чем..."

Здесь все намешано в одном стакане, отчего демагогия автора становится максимально омерзительной. Начиная с того, что вообще оскорбительно даже сравнивать ту войну с этой, и если кто-то впрямь не понимает разницы, то даже Институт Сербского будет бессилен. И чеченских боевиков никто, кроме Быкова да подобных ему, "послами мира" никогда не именовал (здесь неважно, что Быков и подобные вкладывают это определение в уста оппонентов). И "Слава фашистским оккупантам!" – вовсе не либеральный лозунг. Быков имеет право думать, что Господни заветы Бараев с Масхадовым нарушают чаще Квашнина с Будановым, но наша гражданская ответственность за действия вторых неизмеримо выше, нежели за действия первых.

Кстати, и угроза чеченского завоевания Москвы все-таки сильно преувеличивается Быковым, не все так страшно, всенародное ополчение, думается, можно пока не набирать, противотанковые надолбы вдоль кольцевой автодороги не устанавливать, а всенародное единение перед лицом могучего врага не должно отменять и откладывать строгий и пристрастный разбор того, кто, как и зачем воюет в чеченских горах, во имя чего совершает свои великие подвиги тьма генералов всех ведомств (для сравнения: за пятнадцать лет афганской войны звания Героев Советского Союза были присвоены примерно тремстам ее участникам, а за две чеченские кампании Героев России уже более шестисот. В том числе такие отчаянные ребята, как директор ФСБ Патрушев, секретарь Совбеза Рушайло, невообразимое число их боевых заместителей... Даже прокурор Устинов – тоже Герой, но почему-то закрытым Указом)... И неужели только государственных изменников может интересовать, во что нам обходится "нецелевое использование средств", щедро выделяемых на восстановление (тоже небесплатно) разрушенного в городах и поселках Чеченской республики?

И так ли не от чего "спасать наших мальчиков", как это представляется Быкову, а уж если нашими считать не только рязанских и тюменских ребят, но и (страшно вымолвить!) и чеченских тоже...

Да что там говорить. Быков ведь и сам все прекрасно понимает. Это он только старательно придуривается. Потому что он твердо знает: придуриваться выгодно. Спрос растет, и надо не запоздать со своим предложением, ибо "изменники своего класса", отвернувшиеся от всего думающего, сомневающегося, памятливого и внимательного, – выстроились в длинную очередь, готовые лизнуть власть в то место, которое та уже снисходительно оголила.

Быкова я помню и другим – скажем, в феврале 2000-го на Пушкинской площади, у микрофона митинга в защиту журналиста Бабицкого (типичнейшего представителя той самой "пятой колонны", которой сегодня тот же Быков пугает легковерных сограждан). А через полгода он взял ну очень трогательное интервью у министра Лесина (мне говорили, сколько журналист за это получил, но я этому, конечно же, не верю), а еще через три месяца еще одно интервью – после безумного скандала с министром печати, завизировавшим откровенно бандитский "протокол" переговоров между добиваемым Гусинским и добивающим Гусинского Кохом. Тогда, если помните, Лесин "гарантировал" медиа-магнату невозбуждение против него уголовного дела в обмен на немедленную сдачу своего холдинга. История выплыла на поверхность, едва ли не все порядочные люди требовали немедленного увольнения нашкодившего чиновника, премьер его прилюдно журил... А верный Быков написал (в "Огоньке", который чуть позже отличится присуждением Лесину ежегодной премии "за умение держать удар в информационных войнах"): "Если бы я ненавидел министра печати Лесина самой лютой ненавистью, если бы он отравлял мои сны, из ночи в ночь удушая волосатыми ручищами трепещущую печать, – все равно я полюбил бы его в конце сентября. Я вообще ужасно люблю людей, по которым выстреливают столько СМИ сразу. Это вбито в меня с детства. И тогда же, в детстве, я научился не очень любить людей, которые свято уверены в своей нравственной безупречности. Так называемая российская либеральная оппозиция в этом смысле очень мало отличается от оппозиции красно-коричневой". Очень, согласитесь, трогательно. Правда, не ясно, чем питается эта милая убежденность в том, что общепринятые представления о порядочности и, наоборот, подлости, нуждаются в немедленном опровержении, если (к чести своей) эти представления будут разделены "столькими СМИ сразу".

Но так Быков пишет о министре в популярном глянцевом издании, где портрет министра выносится на обложку, а беседа с ним без тени иронии озаглавливается "Сентиментальный идеалист Михаил Лесин". Зато в одном из малозаметных интернет-изданий о захваленном им же деятеле Быков отзывается вполне уничижительно, ибо, как мне кажется, искренне уверен, что Лесин об этих оценках никогда не узнает. Здесь журналист его именует "совершенно невразумительным" и специально подчеркивает, что, хотя "чистые глаза его становятся все более выпуклыми", министр печати "ну никак уже не тянет на героя национальной трагедии". Сам я в этом, надо сказать, никогда особенно не сомневался, но услышать подтверждение своим мыслям из таких, недавно столь сахарных, уст было даже несколько неожиданно. Убежденность, в том, что никто ничего не читает, правда, отдает некоторым цинизмом, но это такая ерунда, что и говорить о ней как-то неловко.

"Изменники своего класса" отличаются некоторыми общими чертами. Все они презирают либералов, ненавидят "шестидесятников", почитают власть в ее высших проявлениях, а также всячески подчеркивают свою сугубую независимость в легко меняющихся предпочтениях. "Я честный и прямой старик, – постоянно оговариваются они, перед тем как рубануть в глаза сугубо принципиальное: Вы, Ваше Величество, великий монарх!" И готовы разорвать каждого, кто полагает данного монарха не "великим", а всего лишь "выдающимся".

В ноябре я поучаствовал в удивительном судебном процессе – недавний челябинский студент, а ныне дипломированный юрист Михаил Анищенко защищал свои честь, достоинство и деловую репутацию от корреспондента немецкой газеты "Тагесцайтунг" Клауса-Хельге Доната. Многие из читателей, возможно, уже знают – не защитил. Суд в иске отказал, что потерпевший в разговоре с журналистами характеризовал как еще одно свидетельство беспредела, творящегося в любезном Отечестве.

Суть дела такова. Пятикурсник Анищенко еще два года назад написал стихи о Президенте, заинтересовал ими местного музыканта, тот создал музыку, после чего студент на собственные средства записал кассету с песней и даже вручил ее подвернувшемуся под руку министру Починку, который, в свою очередь, конечно же, немедленно доставил ее непосредственно в кремлевскую администрацию. Оттуда до студента донеслась весть, что герою его сочинения оно тоже понравилось, а в комиссии по подготовке Гимна (туда песня тоже каким-то образом угодила) даже, вроде бы, сочли, что это "самый профессиональный" из полученных текстов (С.В.Михалков, видимо, в то время еще работал над словом). Клип с песней запустили по телеканалу СТС-Челябинск... Дело, одним словом, житейское. Были, конечно, и разного рода недоброжелатели, "насмешек поэт наглотался вдоволь, – с понятным сочувствием к таланту пишет "Российская газета", – были и серьезные обвинения, якобы "вот такие" и создают культ личности..." Но поэт стойко переносил и обвинения, и насмешки.

Но всему, как оказалось, есть предел. Ладно, когда насмешничали свои, российские недоумки. Но когда (неизвестным мне образом) до студента донеслось, что в городе Берлине в тамошней газете ее московский корреспондент Донат опубликовал заметку, где перечислил целый ряд фактов, свидетельствующих, по его мнению, о переизбытке услужливости и угодливости в почтенном деле прославления отца нации. Были упомянуты, в частности, проект массовой отливки восьмикилограммового бюста Владимира Владимировича, букварь для первоклашек, в котором маленький Вова Путин представлен как образец для подражания, полуторачасовая экскурсия по "тропе Путина", проложенной в псковском Изборске, первая премия "за патриотизм", которую получил на петербургском конкурсе татуировок умник, выколовший у себя на плече портрет Президента... Среди прочего был помянут и челябинский студент с его песней. И это придется процитировать максимально полно, даже с захватом двух соседних абзацев, ибо они-то и стали поводом для судебных разбирательств.

"Эта фабрика идей предложила еще и идейно правильную настольную игру для больших и маленьких "Президент – патриот". Игроки в ней делятся следующим образом: "патриот" – красный, "враг" – белый, а "президентский джокер" – в цветах российского триколора. Цель: нейтрализовать врага, который препятствует патриоту, стремящемуся водрузить российский флаг в различных точках России. Правила игры списаны с реальности. Президент пользуется неограниченной властью и может прийти на помощь любому патриоту..

Одним из них мог бы быть беспартийный студент Михаил Анищенко из Челябинска, который посвятил своему идолу оду: "Ты скажи мне, Россия, ты ответь на вопрос: / Почему президенту ты веришь? / И смотря на него, ты не чувствуешь слез, / И душой за него ты болеешь?" Запись оркестровой версии студент оплатил из собственного кармана.

Восхищение не знает ни границ, ни социальных различий. Один сибирский колхоз попросил разрешения назваться его именем..." Ну, и так далее.

Так вот, в этом тексте студент Анищенко усмотрел прямое обвинение себя в том, что он, Анищенко, "получил вознаграждение от Президента РФ В.В.Путина". С какого перелягу? А с того, что в предыдущем абзаце прямо сказано, что "президент может прийти на помощь каждому патриоту" и, следовательно, "Клаус-Хельге Донат навязывает читателю мысль о том, что сочиненные стихи, музыка и песня были оплачены Президентом". Более того, Анищенко нанял (это тоже сообщила симпатизирующая студенту "Российская газета") ученого лингвиста (кандидата наук Иваненко, фамилию называю, чтобы страна знала своих героев), которая тоже умудрилась не заметить, что "президент", готовый оказать "патриотам" помощь, – это джокер в настольной игре, придуманной очередными конъюнктурщиками, и предположить, что из этого источника кто-то может извлечь реальные материальные блага, может лишь человек с окончательно порушенным чувством реального.

А наплевать!

И Анищенко требует извинений, 300 000 рублей в качестве компенсации, а также (и это новость в нашей судебной практике) лишить корреспондента Доната аккредитации и выставить его из России.

Я, конечно, верю, что все это Анищенко придумал сам; что пять, что ли, раз он на собственные (опять же) деньги катал в столицу; что это он исключительно по собственному желанию последовательно срывал каждое из заседаний, раз за разом выдвигая абсурднейшие, заведомо неисполнимые требования (так, он, в частности, почти год настаивал на вызове в Москву из Берлина представителей газеты в качестве соответчиков своему корреспонденту, находящемуся в зале)... Но что ж, не нашлось рядом с ним никого, кто б посоветовал молодому человеку не срамить себя и своих учителей (уровень юридической безграмотности, продемонстрированный дипломированным специалистом, поражал всякое воображение)? Да хоть бы министр Починок и те деятели президентской администрации, с такой готовностью связавшие свои имена с творчеством поэта-патриота? И во всяком случае, создавалось вполне определенное впечатление, что более всего оскорбленному дарованию нужно было не решение по его иску, а сама возможность публичного произнесения филиппик в адрес злонамеренных иностранцев, безнаказанно шельмующих беззащитную Россию. Вот и в этот раз Анищенко сначала сделал заявление об отказе от материальных претензий (те самые 300 000), так как он установил, что эта же газета на днях опубликовала интервью Закаева и потому к их грязным деньгам он, Анищенко, не считает возможным даже притрагиваться, а уже под конец заседания потребовал вызвать из Челябинска свидетелей (назвал три фамилии), которые подтвердят, как широко в этом городе, оказывается, расходятся берлинские газеты.

По просьбе Ассоциации иностранных корреспондентов, аккредитованных в Москве, я участвовал в этом процессе в качестве общественного защитника. В своем выступлении я говорил, что нахожусь здесь, потому что Союз журналистов России отдает себе отчет в том, что в случае удовлетворения претензий господина Анищенко сделается принципиально невозможной не только деятельность иностранных журналистов в России (что, вполне возможно, кто-то и считает благом), но и соответственно – российских за рубежом. Я подчеркивал: оценка происходящих в стране пребывания событий в соответствии с менталитетом страны автора является непременной обязанностью аккредитованного корреспондента. Именно для этого его в такие командировки и направляют.

В данном случае, говорил я, истец пытается лишить журналиста права оценивать известные журналисту факты в соответствии с собственным миропониманием, образованием и воспитанием.

Я пускался в опасное плавание по морю теории. Мир, говорил я, до сих пор сформулировал лишь три принципиально разных отношения к государственной власти: восторг и обожание; априорная ненависть и требовательное уважение. И практика показала, что почему-то наибольших успехов добивались страны, где господствующим оказывался третий тип отношений. И, что поделать, в этих странах давно сложилось вполне определенное отношение к любым попыткам обожествления избранных пусть в результате всенародного волеизъявления чиновников. После 1956 года людей с таким же отношением становится все больше и у нас.

Безусловно признавая право обожать власть только за то, что она – ВЛАСТЬ, давайте договоримся, что это право не может посягать на право других граждан считать подобное обожание вредным, смешным и по-человечески недостойным.

Мне, как патриоту своей Родины, говорил я, безусловно, тоже горько, что моя страна постоянно дает всему миру повод над собой потешаться. Но выводы из этого своего чувства я делаю все же иные, нежели наш сегодняшний оппонент – не запретить потешаться (чего мы, к счастью или к сожалению) сделать все равно не сможем, но – по мере сил каждого из нас постараться давать таких поводов как можно меньше.

И еще обращал я внимание высокого суда на еще одну немаловажную деталь этого дела: автор литературного произведения, сделавший его публичным, пытается с помощью суда добиться, чтобы публичные же оценки этого произведения были исключительно одобрительными. В том числе – ввиду важности темы. Анищенко так и пишет в исковом заявлении: "Господин Донат оскорбляет меня именно в связи с выраженными в моих стихах патриотическими и государственными чувствами". Заявление, что и говорить, многозначительное. Можно здесь, правда, напомнить факт, известный из курса средней школы: резкая критика князем Вяземским глубоко патриотического стихотворения Пушкина "Клеветникам России" или – "Стансов", обращенных к Николаю, почему-то не вызвали судебных процессов, очевидно, из-за неразвитости в то время российской правовой системы.

Пушкин имел право любить императора сколь угодно сильно, но признаваться в этом многим казалось не совсем приличным.

И наконец, в связи с данным судебным заседанием я тоже рискнул вступиться за честь и достоинство избранного моей страной Президента. Я почти уверен, что в результате такой защиты, которую демонстрирует г-н Анищенко, у лиц Владимиру Владимировичу недоброжелательствующих появляется новая отличная возможность поиронизировать по его поводу. В то же время, думаю, необходимо отметить, что странную обязанность защищать в суде Президента истец возложил на себя самостоятельно, Президент, насколько я понимаю, таких поручений ему не давал (за окружение его, отличающееся постоянной экстравагантностью поступков, поручиться, правда, значительно труднее). В то же время я в качестве участника состоявшегося в конце прошлого года Гражданского Форума отношу к себе именно поручение В.В.Путина, высказанное в том числе и мне с кремлевской трибуны. Президент тогда призвал к постоянной и пристрастной критике всех без изъятия ветвей власти, не исключая и себя лично. Более того, наличие такой постоянной и небеспристрастной критики Президент назвал в качестве обязательного условия построения в России цивилизованного правового государства. Мне кажется, сказал я, что мы сегодня сталкиваемся с очередной попыткой помешать Президенту в выполнении этой задачи...

Повторяю, судья Валентина Мизяк отказала Михаилу Анищенко в его иске. Зал вздохнул с облегчением. Прозвучали даже аплодисменты. У адвоката Резника какой-то корреспондент спросил, как он оценивает итог процесса. Тот ответил предельно коротко: "Как торжество правосудия".

Я бы добавил: и здравого смысла. И уважения к себе и своей стране – тоже.

Но – признаюсь как на духу – уверенности в том, что все кончится именно так, ни у меня, ни у Резника вплоть до оглашения приговора – не было.

...Надо ли уточнять, чью сторону держали освещавшие ход процесса "изменники своего класса", по странному стечению обстоятельств в абсолютном большинстве своем служащие в государственных изданиях и на государственных же телеканалах? Естественно, что они тоже призывали поставить, наконец, заслон всем, кто шельмует Россию и издевается над нею.

Правда, к их удовлетворению, на территории самой России воли злопыхателям остается все меньше и меньше. Мы помним, что произошло с НТВ и что стало с ним в результате разрешения рутинного спора хозяйствующих субъектов. А летом 2002-го некто Лейбман купил "Общую газету", немедленно переименовал приобретение в "Консерватор" и дал интервью "Эху Москвы" о своих дальнейших планах.

Господина Лейбмана я видел один раз – на фотографии в "Известиях", весной того же 2002 года. Лицо юное, сытое, гладенькое. Фотография прилагалась к интервью – тут, понимаете ли, накануне ограбили дочку Собчака, студентку Ксюшу, и вынесли из квартиры студентки одних драгоценностей на шестьсот тысяч долларов (Ксюша, по тихости ума, тут же сообщила, что все это подарки "родителей и мальчиков"); ну и господин Лейбман, как джентльмен, девушку был вынужден поправить. Оказывается, это никакие не родители, а он один, и не на шестьсот тысяч было висюлек, а только на триста…

Теперь он, значит, учит людей жизни и патриотизму, раздает оценки, в разговоре с девчушкой-репортером щедро подпускает матерком, очевидно, – для убедительности. Ругает тех, кому "государство дало все, а они посчитали своим долгом обосрать это государство".

Что сам господин Лейбман "сделал для государства", чем вообще занимается, я до сих пор так и не знаю. Но, очевидно, главной благодарности он заслуживает именно за покупку "Общей газеты", созданной, если кто не знает, в августе 1991-го, когда государство в лице отдельных представителей позакрывало все газеты, ну, закрытые и объединились под одним логотипом. Чтобы, значит, по господину Лейбману, "обсирать" государство и дальше. Но теперь газету, наконец, купил господин Лейбман, чтоб на ее страницах воцарились аромат и благолепие.

Кстати, тогда, в 1991-м, дочке Собчака (в то время, впрочем, вполне малолетней) многотысячные подарки не могли дарить ни родители, ни "мальчики". В этом я абсолютно уверен: с Собчаком я тогда не то чтобы приятельствовал, но общался достаточно близко, даже книжку помогал редактировать. Был Собчак, и правда, "беден, как церковная мышь" (тоже формула г-на Лейбмана), симпатичен, смел, интеллигентен...

Это потом он ощутил себя тем самым государством, которому все должны быть исключительно "обязаны".

Мне кажется, судьба Собчака горька и поучительна. И боюсь, на последнем этапе своей жизни он господину Лейбману вполне мог даже и понравиться. Как осознавший и раскаявшийся.

Но, собственно, сытое хамство Лейбмана уже само по себе – приговор тому государству, в котором процветают Быков, Анищенко, Лейбман. И очень хорошо, что Лейбман сразу же переименовал "Общую газету". Ничего общего у нас с ним действительно нет.