Африка в Петербурге

То, что искусство – это картины, висящие на стенах, кажется очевидным. Но последние десятилетия это представление изменили. Появились новые формы. Одна из самых популярных – искусство перформанса. О том, как это выглядит в российском варианте, рассказывает Сергей Бугаев (Африка) – художник и общественный деятель.

– С чего началась ваша карьера художника-акциониста?

– С того, что я родился в СССР, в городе-герое Новороссийске в достаточно хорошее время. Был конец 60-х, соответственно, формирование мое происходило в 70-х, время радостного расцвета советской власти и ее ласкающего различного типа поведения в отношении граждан. Не было таких серьезных проблем, как, например, у Бродского. Нас репрессивные органы в большей степени изучали, чем наказывали.

Мне всегда очень везло со знакомыми. Приехав в Питер, я подружился с людьми, которые являлись золотым меньшинством русской культуры. Мои друзья, Сергей Курёхин и Тимур Новиков, очень многое сделали для того, чтобы Санкт-Петербург стал называться культурной столицей. Многим кажется, что наличие двух музеев – Эрмитажа и Русского – достаточно для такого города и ближайшие несколько тысяч лет он должен продержаться только за счет этих музеев.

Когда появилась возможность у деятелей культуры выезжать за рубеж, мне так же повезло с людьми в Нью-Йорке. Меня очень поддержал Джон Кейдж. В первые наши поездки мы привозили перформансы Поп-Механики. Это совершенно уникальная школа, которая захлестнула всю планету.

– В детстве и юности вас тоже неотступно сопровождала удача?

– У нас была очень хорошая учительница английского языка. Мы имели возможность изучать мировую культуру. Это было очень увлекательно, мы с азартом ловили все крохи и ничтожные обрывки, которые удавалось раздобыть. Учительница строила свои занятия очень увлекательно. Например, прослушивание какого-нибудь западного ансамбля.

– Вы при этом пританцовывали?

– Нет, но намного более заинтересованно изучали язык, и потом, когда я приехал в Нью-Йорк, у меня не было проблем с общением, как у большинства россиян, которые приезжают в Америку.

– Какими событиями сопровождались первые шаги к новому искусству?

– Мне посчастливилось встретиться с Гребенщиковым, познакомиться с Виктором Цоем, замечательными представителями своего поколения, людьми, которые четко сформулировали в своих произведениях новые перспективы развития человека – состояние внутренней свободы и многие другие явления, которые до этого были не совсем свойственны советскому человеку. Хотя я, если меня спрашивают, кто я по национальности, отвечаю – я советский человек. Это действительно уникальная вещь. Представьте себе, сегодня вы спросите египтянина – ты кто? Когда он ответит, я – египтянин, у нас в воображении возникают силуэты пирамид, а не образ арабского наемника. Поэтому я предпочитаю оставаться тем, кем родился, – именно советским человеком. Еще совсем недавно мы с вами все были воинствующими атеистами, а сейчас те же люди стоят многочасовые литургии в храмах и делают вид, что так было всегда. Что на кого и как повлияло – это тема для длинных и долгих рассуждений и споров.

– У вас какое-то особое отношение к религии?

– Как только развалился Советский Союз, у всех вдруг резко обострились национальные и религиозные чувства. Внезапно кто-то стал мусульманином, кто-то – православным, иудеем или буддистом. Это очень интересный и важный процесс. Я хочу высказать такую гипотезу, что русский буддист отличается от среднемирового буддиста. А русский мусульманин отличается от среднемирового мусульманина. Огромное преимущество наших мусульман и наших буддистов, а также прочих конфессий, в том, что они имеют общую точку соприкосновения – момент общих страданий.

– Что такое перформанс?

– В перформансе всегда присутствует живое событие, которое и является непосредственно произведением. Это представление, показ чего-либо, ограниченный временными рамками, может быть, театральная постановка, имеющая определенный сценарий, выступление или спонтанное выступление. Сейчас я делаю именно перформанс, проявляющийся в виде текста, который появится позднее. Нельзя называть искусством только картину, висящую на стене, это очень большая ошибка. У нас очень немногие люди среди врачей, ученых, инженеров занимаются искусством. Вся вторая половина ХХ века во всем мире проходила под флагом возведения в степень искусства всех видов деятельности, которыми занимается человек. Мы проснулись утром – это уже искусство. Вся осмысленная деятельность, а также бессознательная – искусство. Человек сам – культурный феномен. Мы определяем человека через его культуру. Такое же реформирование, которое происходит в экономике, должно происходить и в искусстве.

– Перформанс – это совершенно новое искусство? Имеет ли он какие-то традиции?

– Вспомните, что на Руси были скоморохи. Они были запрещены, подвергались репрессиям. Это неплохо, что за настоящее искусство кто-то кого-то преследует. Это даже хорошо.

Говорить о том, что перформанс – это что-то новое, оригинальное, нельзя. В работе скоморохов присутствовал элемент политической критики. В наше время понятие перформанса узурпировано политической элитой. Когда Александр Любимов в свою программу приглашает Жириновского и Немцова и на стол перед каждым из них ставит апельсиновый сок, здесь присутствует элемент классического перформанса. Несложно догадаться, что если на столе стоит сок, то Жириновский, скорее всего, выльет его в лицо Немцову. Если бы там не стоял сок, возможно, ничего бы и не случилось. В нашей стране сферу перформанса присвоили политики. Ельцин танцевал где-то на сцене. И так далее. Все это должно происходить в рамках музея.

– Перформансы западных акционистов сильно отличаются от наших?

– Я хочу описать некоторые виды перформансов. Например, музыкальный перформанс Джона Кейджа, который называется "4,33". Одно из самых совершенных произведений 20 века. Оно исполнялось у нас в Капелле. Представьте: концертный зал Карнеги Холл, на сцену выходит конферансье, объявляет название и после этого на протяжении 4 минут и 33 секунд музыка в зале не звучит. Этим он доказал, что никакой пустоты в музыке не бывает. За то время, пока музыкальные инструменты в зале не звучали, было много звуков окружающей среды: люди чихали, храпели, кто-то спал и издавал звуки, что-то где-то скрипело, на улице шумели машины. Пустоты, по крайней мере, не было. То есть все, что в это время происходило, было частью произведения. Перформанс положил начало новому направлению, очень популярному сейчас у молодежи. Оно называется "Эмбиент мьюзик" (музыка окружающей среды). Тем самым Джон Кейдж установил новые параметры для музыкальной культуры.

– Что же главное в этом необычном для нас искусстве?

– Речь идет не всегда о том, что мы видим. При помощи определенных компонентов искусства и культуры можно видеть мир по-другому. Всякое произведение может каждого отдельно взятого человека вывести на другой уровень измерения. Чтобы он видел по-другому окружающую реальность.

Мы все являемся участниками одного большого перформанса. То, что происходит вокруг, является частью наших переживаний. Люди становятся частью нас, когда мы переживаем то событие, которое они создают. И это очень опасно.

Может быть, лучше нам приблизиться к ситуации, когда мы будем обращать внимание на людей, поведение которых достойно. Есть масса затворников, людей религиозного поведения, которые показывают, что человек и как-то по-другому может себя проявлять в этом мире.

Нина ЗАХАРОВА