ИХ ГОНИТ БЕДА. ПРЕСЛЕДУЕТ УЗАКОНЕННАЯ ЖЕСТОКОСТЬ

Анатолий ЕЖЕЛЕВ

В наше время, когда человечество пристрастилось к коммуникационным наркотикам – телефону и Интернету, – люди разучились писать письма. За одним исключением: письма пишут заключенные – на волю. В воспитательных колониях (ВК) для несовершеннолетних осужденных тамошние школьники пишут на уроках сочинения. На такую, например, тему: "Как бы я хотел жить после освобождения". Это интересные документы. В иных случаях, правда, в сочинениях пишут то, что должно понравиться воспитателю отделения, начальству колонии. Но отличить правдивый рассказ о себе от вымученных "для них" благоглупостей не так уж трудно.

Чтобы читатель мог хоть немного познакомиться со "спецконтингентом" ВК, публикуем фрагменты нескольких писем в редакцию радиопрограммы "Облака" – это передача "о заключенных и для заключенных", – она идет еженедельно на Радио России – и сочинений на названную выше тему.

Не мог смотреть на голод сестренки и братиков

У моей матери вместе со мной семеро детей. Я осужден по статье 158: залез в магазин и взял продукты питания. А когда утром пришел домой и рассказал матери, что залез в магазин, она сильно расстроилась и побила меня. Но я сказал ей, что как ты меня ни бей, ради своих братьев и сестры я пойду на все. Я не мог смотреть на голод моей сестренки и братиков, в этот день мы ничего не ели кроме воды из-под колонки, а водой много не наешься.

Мать у меня не работала, а убиралась по дому, стирала нашу одежду, готовила есть, а я все время где-нибудь работал – то помогал старушкам, то собирал бутылки, а потом их сдавал. Собирали ягоды, грибы, был огород, но этого для нас не хватало, и я втихаря от матери воровал, а матери говорил, что заработал.

Сергей Михайлов.
Невельская ВК (Псковская область). 2 июля 2000 г.

Сидят они за мешок картошки

Я думаю, мало кто задумывался над тем, что заключенные тоже люди. Мы как и все остальные, способны чувствовать и любить, огорчаться и страдать. Многие думают, что если ты попал в тюрьму, значит, все – пропащий. Я с этим не согласен. Рядом со мной такие же парни, что и на воле. Многие из них не должны были бы здесь находиться. И сидят они знаете за что? Вы не поверите – за мешок картошки, за три кролика или вообще за банку консервов.

Роман Икаев. Брянская ВК.
12 июля 2000 г.

Ночевал в подъездах, не ел ничего

Проблемы мои начались, когда мать развелась с отцом. Она пошла на работу медсестрой в больницу. Потом познакомилась с одним мужиком и стала жить с ним. Первое время вроде ничего. А потом он запил, домой стал приходить поздно. Начал руки распускать. Бил меня, бил мою маму. Мы с мамой не выдержали – выкинули его вещи. И не пустили его домой. Потом через некоторое время моя мама, работая в больнице, познакомилась с другим мужиком, который и стал моим отчимом. Был он инвалид, с одним глазом. Но ничего страшного. Один раз мама привела его домой и он показался мне хорошим. Некоторое время спустя мама с ним поженилась. Без моего ведома. Тут и началась моя мука. Он кричал на меня по пустякам, потом стал бить за то, что ему не нравилось. И по несколько часов читал мне морали. Потом, когда он стал меня бить солдатским ремнем, я не пришел домой в первый раз. После этого, как изобьет он меня, я уходил из дому. Ночевал в подъездах, голодал, практически не ел ничего.

Один раз (это было ночью) в темном дворе я подошел к машине и попробовал за ручку открыть дверь. У меня это получилось. Дверь машины открылась, и я решил залезть в нее. Сидя в машине, я увидел магнитолу и подумал, что если ее продать, то у меня будут деньги, и я смогу купить себе еду. Вот это и толкнуло на первое преступление. После этого я стал ходить и пробовать – открывать машины и воровать из них вещи, которые можно было продать. Чтобы купить еды. Так я и попал в тюрьму.

Станислав Зиновьев. Шаховская ВК.
6 июля 2000 г.

Здесь жизнь на выживание

9-й класс я не успела закончить, т.к. меня закрыли, т.е. арестовали. Сижу по части третьей статьи 113 уголовного кодекса (тяжкие телесные повреждения): ударила топором мужчину, который залез в квартиру к моей бабушке. Он у нее украл телевизор, магнитофон и утюг. Она пенсионерка и приобрести ей все это не на что.

Когда я узнала, кто совершил кражу, то пошла к нему и попросила вернуть то, что он взял. Он отказался, сказал, что все вещи уже продал. Но не сказал – кому. Когда я уже уходила от него, он набросился на меня и стал душить. Под рукой ничего не оказалось, кроме топора. Ударила я его совсем неожиданно для себя. Я этого, правда, совершенно не хотела.

Теперь я себя очень виню, ведь я попала в тюрьму не одна, а вместе со своей мамой. Она пыталась меня выгородить, но у нее ничего не вышло. Ее осудили за ложные показания. Мне дали пять лет и один месяц. Сидеть еще долго, под амнистию я не попадаю...

Отца у меня нету, воспитывалась бабушкой. Мама жила далеко. Зарабатывала деньги и высылала нам.... Сестра живет в Чебоксарах, письма не пишет: видать, совсем я ей не нужна.

Я верю, что когда-нибудь найдется такой человек, который мне все же поможет выжить... А все равно на душе такая боль и досада: к таким же девчонкам, как и я, кто-то приезжает, а ко мне никто... Скоро родительский день, ко многим приедут родственники. А я совсем одна буду сидеть и смотреть, как они счастливы...

Я пишу стихи, только не знаю, что с ними делать, хочу, чтобы их читали все, но не знаю, как это сделать... Напишите, пожалуйста, как они получились, хорошо?

Приходят ласковые сны,
Что ты ждала их от заката,
Да что же принесли они?
Лишь слезы, слезы и загадки.
Так что же делать мне теперь?
Ах эта глупая обида.
Обид держать не стоит, нет!
Ведь это растравляет раны.
Терпенью не дадим сгореть,
И чудом горе обернется,
Терпеть, надеяться, суметь –
Тогда и счастье к нам вернется.

Буду стараться выбиться и выжить. Здесь жизнь на выживание, если сможешь, то выживешь, если нет, то погибнешь.

Лена Валиева. Рязанская ВК.
28 июня 2000 г

Тюрьма может сломать всю жизнь

После освобождения я хотел бы приехать домой, устроиться на работу, чтобы помогать Маме. Потом самому хорошо одеться и одеть Маму. Потом жениться, завести ребенка. Вместе с женой и с ребенком летом я бы ездил в деревню. У меня там сейчас живет бабушка.

А вообще-то, я бы хотел жить в деревне постоянно, чтобы содержать скотину. Особенно я люблю лошадей. И обязательно бы завел себе пару лошадок. Буду обучать своего ребенка ездить на ней. Кто бы ни был, мальчик или девочка, я выучил бы их верховой езде. Завел бы собак, кошку, ведь дети любят животных. Я никогда не допущу, чтобы мой ребенок пошел бы по моим стопам.

Попасть в тюрьму так легко, а жить в ней не каждому удается хорошо. Тюрьма может сломать всю жизнь. И потом нелегко встать на верный путь. Вот я и поставил перед собой такую цель: после освобождения жить и радоваться жизни вместе с женой и детьми.

Конечно же, я не оставлю одну свою любимую и единственную Маму. Я возьму Ее с собой в семью, чтобы она тоже могла радоваться.

Вот я так хочу жить после освобождения, и думаю, что это у меня получится.

Олег Глебов. Пермская ВК.
12 ноября 2000 г.

Сергей, начавший воровать, что бы накормить маленькую сестренку и братьев. Роман, переживающий за тех, кто сидит вместе с ним за мешок картошки, за трех кроликов. Станислав, убежавший из дома, где его избивал отчим, и добывавший себе на пропитание кражами из машин…Кто эти ребята? То, что не герои из рассказов о пионерах, это понятно. Вопрос в другом: неужели они представляли собой такую опасность для окружающих граждан, что их надо было непременно изолировать от общества, упрятав за заборами с колючей проволокой и угловыми вышками? По нашему уголовному законодательству, конечно, все правильно: они преступники и получили по заслугам. А по сути-то, по здравому разумению – не так что-то делается. Совсем не так, господа! Ведь эти осужденные – жертвы. Жертвы обстоятельств, жертвы той экономической разрухи, которую мы сегодня только-только начинаем преодолевать, жертвы нищеты и всякого рода перекосов в жизни общества. И бедалагам этим, по-хорошему, помочь бы надо было, а не судить. Но наша государственная машина привычно работает, как и раньше, лишь в режиме "судить", а насчет "помогать" – такой программой она, похоже, вообще не оснащена.

Вот и идут не дождавшиеся помощи дети, наша надежда и будущее, в колонии и спецприемники. По данным за 1995-2000 г.г., в пенитенциарных учреждениях России содержалось от 45 до 50 тысяч детей и подростков при общем количестве заключенных около миллиона (население страны – 147 млн.чел.). Для сравнения: во Франции (население 58 млн.чел.) всего заключенных 54 тысячи, из них только 500 – несовершеннолетние.

Что же мы делаем со своей страной такой уголовной политикой!..

По судебной статистике, большая часть осужденных несовершеннолетних в России – около 60 процентов – лишена свободы за кражи. Но вот какой парадокс: само уголовное законодательство (кстати, обновленное!) содержит нормы, которые неизбежно оборачиваются более суровыми наказаниями для малолетних, чем для взрослых. Взять хотя бы ст.158 ч.1 УК РФ, по которой в Невельскую ВК был отправлен Сережа Михайлов. Она предусматривает одни и те же наказания для всех возрастов – денежные штрафы в столько-то МРОТ или в размере получаемой зарплаты за несколько месяцев, либо исправительные работы с удержанием до 20 процентов зарплаты, либо лишение свободы на срок до трех лет. То есть, какой-нибудь взрослый опытный вор может отделаться за свое преступление штрафом, потерей в зарплате, а пацан, стащивший с голодухи банку консервов, поскольку он, естественно, не работает и взять с него нечего, – этот обречен, по милости законодателя, на "ходку в зону". Что травмирует его, в сравнении со взрослыми, несравнимо сильнее, на всю жизнь.

По тем же обстоятельствам и девятиклассница Лена Валиева, 16-летняя девчонка, получила срок с лишением свободы. Вот если бы не она вора, обокравшего ее бабушку и душившую ее саму, а он ее ударил топором, то, не исключено, что его наказали бы, как допускает ст.113 УК РФ, не лишением, а "ограничением свободы". Что все-таки не "зона".

А насчет того, что малолетних сажают не в тюрьму, не в исправительно-трудовые колонии (ИТК), как взрослых, а "всего лишь" в воспитательные колонии, где, по закону, и питание, и бытовые условия содержания должны быть лучше, чем у взрослых, – иллюзий на этот счет быть не должно.

Взгляните еще раз на письма. Если в ВК условия действительно хоть мало-мальски сносные для пребывания в неволе, в общем-то, не избалованной жизнью Лены Валиевой, то с чего бы она вдруг написала: "Здесь жизнь на выживание, если сможешь, то выживешь, если нет, то погибнешь"? Ведь что-то заставило написать такое, невзирая на риск, что за "сор из избы" в ВК можно очень жестоко поплатиться…

Тот же мотив, что и у Лены, звучит в сочинении Олега Глебова, откровенно назвавшего свою воспитательную колонию тюрьмой: "Тюрьма может сломать всю жизнь. И потом нелегко встать на верный путь". Отчего бы такие мрачные раздумья?

Тайны ВК

Многие специалисты, изучающие состояние пенитенциарной системы страны, указывают, что субкультура несовершеннолетних заключенных в ВК лишь внешне схожа с тюремной субкультурой взрослых заключенных (т.н. "тюремный закон"), на самом же деле она более жесткая и бесчеловечная. Об этом говорят почти все бывшие воспитанники ВК, когда их по возрасту переводят "на взросляк": "здесь лучше, спокойнее", "там было постоянное напряжение, а здесь проще".

Но увидеть мир "малолетки" в его истинном состоянии очень трудно, почти невозможно, предупреждают представители общественного Центра содействия реформе уголовного правосудия (Москва), имеющие, тем не менее, немалый опыт проникновения в этот закрытый мир с целью его изучения. Обратимся к их наработкам и оценкам.

Учреждения для несовершеннолетних заключенных сейчас открыты перед журналистами и всякого рода комиссиями в значительно большей степени, чем учреждения для взрослых. Туда же в первую очередь направляют и экспертов из международных организаций. После ужасов следственных тюрем они попадают в некие заведения, где внешне жизнь устроена вполне нормально. И пишут восторженные отзывы. "Этим же заканчиваются визиты журналистов и правозащитников".

Посетителям просто невдомек, что умилительная картинка , когда в бараке кровати расположены в один ярус и тумбочки стоят возле каждой (а не одна на четверых), и по стене – панно с фотографиями из западного журнала, а в углу – иконостас из икон, рисованных самими воспитанниками, – что все это благолепие являет собой не общее состояние колонии, а "индивидуальные спальные места" (шконки) "положительно настроенных" активистов и "отрицательных" – "борзых" с "пригретыми". Что заправлены эти шконки "шестерками" из "нейтральных", они же привлекаются с помощью "табуретовки" (побоев) и к оформлению интерьера. Причем, тех, кто убирает кровати, предварительно дрессируют, чтобы они "ни в коем случае не прикасались к постели "борзых" и "активистов" руками – постели приводятся в идеальный порядок с помощью палок и всяких других приспособлений".

Более конкретно о нравах "малолетки" – из показаний бывшего воспитанника Икшанской ВК (Московская обл.).

"Всеми отношениями в колонии заправляют "борзые", их семеро. От "борзых" зависит, как человек будет жить в зоне, они могут развязать человеку руки, дать ему свободу, могут, наоборот, – унизить его, постоянно придираться, бить, измываться над ним.

В колонии десять "блатных", они выполняют поручения "борзых", давят на "актив" угрозами, избиениями, лишением благ.

Примерно 20-30 человек "пригретые", это земляки "борзых", которые получают от них некоторые блага. Иногда чтобы стать "пригретыми" достаточно дать денег или делиться передачей.

В зоне около 20-30 "активистов", занимающих то же положение, что и "пригретые". Их назначает воспитатель, они смотрят за уборкой, за порядком.

Самое жалкое и страшное – это "опущенные" или "обиженные", их в зоне около сорока. В основном, "опущенными" становятся слабые характером и телом, психически нездоровые ребята. Например, Мишин (все фамилии здесь изменены – ред.) – слабый, худой мальчик, вечно грязный, всем стирает вещи. Судя по всему, у него нет родителей и помощи с воли ему ждать не от кого. Ежедневно его избивают, почти всякий раз эти избиения приводят к потере сознания. Нередки случаи, когда его бьют табуреткой по голове.

То же самое происходит и с Ушиным, бьют его не реже, чем Мишина. Он почти никогда не видит получаемых с воли передач, половина которых уходит "активу", половина – "борзым".

Большинство "опущенных" вступают в половые сношения, конечно – недобровольно. Их склоняют к этому угрозами, избиениями. Того же Мишина подвергают насилию не реже трех раз в неделю. Во время насилования над ним еще и издеваются с особой изощренностью.

Есть там такой Миша Барков, ему лет 16-17, он часто бьет ребят табуретками так, что те ломаются о голову. И ему все равно, кого бить.

У "борзых" отношения с сотрудниками колонии хорошие, кстати, "борзых" слушают больше, чем сотрудников."

Вот о каких подробностях "воспитательного процесса" поведал этот 17-летний парень.

Его показания, записанные в 1994 году, вместе с сопроводительным письмом были направлены начальнику УИН Московской области и областному прокурору. И что же? В ответе, полученном точно в срок, сообщалось, что факты, изложенные в письме, не подтвердились.

Получалось так, что бывшего воспитанника кое-кто пытается использовать, чтобы бросить тень на достойное воспитательное учреждение, опорочить его администрацию и воспитателей!

Даже журналисты и представители негосударственных организаций, посещавшие Икшанскую ВК, ознакомившись с приведенными здесь показаниями, недоуменно разводили руками: "Этого не может быть… Я сам там был, все видел… Кормят хорошо…Спальни чистые…Никаких жалоб от воспитанников мы не слышали…"

И неизвестно, сколько же еще продолжался бы этот обман общественности, если не случилось бы ЧП, информация о котором встревожила ГУИН МВД РФ (в настоящее время Главное управление исполнения наказаний – ГУИН – переподчинен Министерству юстиции РФ.) и заставила направить для проверки свою комиссию в Икшанскую ВК. Сообщение о результатах этой проверки было опубликовано в Информационном бюллетене ГУИН №38 за 1998 год. Из него стало известно следующее.

Вечером 14 января 1998 г. двое осужденных подростков на производственном участке колонии убили одного из воспитанников, нанеся ему около тридцати ударов молотками в области головы. Проведенное областным УИН служебное расследование факт убийства фактически оставило без внимания и лишь указало на некоторые недостатки в работе ВК.

Проверка же, проведенная Главком, выявила: доходившая до руководства колонии информация о том, что члены "актива" подвергают воспитанников избиению, отбирают после свиданий с родственниками деньги и продукты питания, никого из администрации не заинтересовала и не обеспокоила. Когда в санчасть поступил воспитанник Т. с раной головы, "без должного реагирования" остался и этот случай, хотя в оперативном отделе имелась информация, что телесные повреждения раненому подростку нанес председатель совета отряда Ш. В постановлении об отказе от возбуждения уголовного дела по этому случаю указывалось, что травма получена "по собственной неосторожности Т." И таких "материалов проверок" по факту телесных повреждений, полученных "по собственной вине", оказалось немало.

Наконец, по поводу совершенного в январе убийства комиссия установила, что для предотвращения такого рода инцидента не была проведена необходимая работа в связи с поступлением в колонию новичка, который взял себе кличку "Киллер" и бахвалился, как он с особой жестокостью убил своего дедушку.

Резюме комиссии ГУИН расставило все точки над "I": "Выявленные проверкой серьезные нарушения требований законодательных и нормативных актов создают реальную угрозу перерождения воспитательных колоний в "школы" для совершенствования криминальных навыков будущих опасных преступников, закоренелых рецидивистов".

Но, может, все это уже позади? Ведь прошли годы…

Сошлемся на оценки, сделанные в этом году специалистами того же Центра содействия реформе уголовного правосудия после посещения ими ряда воспитательных колоний: они признают, что "происходят явные перемены к лучшему", но прогресс видят лишь в одном: "Все большую роль начинает играть школа, которая была отдушиной и в жизни малолеток70-х – 80-х годов. Школа, ненавидимая большинством детей на свободе, в неволе становится глотком свободы, радостью. В учителях подростки вдруг обнаруживают отзывчивость, душевность и доброту. Они видят людей, которые переживают за них, любят просто так – "ни за что".

В остальном же… "Из пенитенциарных заведений наши дети и подростки выходят нравственными и физическими калеками. С переломанными ребрами, отбитыми почками, туберкулезом, с нарезками и наколками по всему телу. С сексуальными извращениями и изломанной психикой… Здесь разрушается человеческая личность. Здесь становятся существами, неспособными жить на воле".

Терроризму сродни

По поводу того, что действующая в России система "исправления" людей, осужденных к лишению свободы, дает противоположные ожидаемым результаты, одних превращая в калек, других – в рецидивистов, давно бьет тревогу общественность, прежде всего – правозащитники. Несостоятельность этой системы подвергается аргументированной критике и со стороны специалистов-криминологов. Но – ничего не меняется! И по численности тюремного "населения" мы по-прежнему в числе "лидеров". Как во времена сталинских массовых репрессий. Видимо, тоталитарное правосознание засело в нас так глубоко, что от него не могут освободиться даже государственные мужи, в чьих руках – судьбы нации.

На вопрос, почему у нас так много заключенных, зам.министра юстиции РФ Юрий Калинин отвечает: "Главная причина в проводимой уголовной политике, в практике судебно-следственных органов". А уж он-то знаком с этими проблемами не понаслышке. У Юрия Ивановича тридцатилетний стаж в данной системе. Он много лет был начальником ГУИН, да и теперь в Минюсте отвечает за уголовно-исполнительную отрасль. В следственном аппарате МВД, по словам Калинина, шесть из десяти следователей не имеют юридического образования. "Они чувствуют себя борцами за правое дело, какими-то мстителями даже. А вот чтобы разобраться, что это за человек, с которым им приходится работать, для этого у них нет ни времени, ни желания, ни подготовки".

А служители Фемиды…О деятельности судов писано-переписано, но одну цифирь все же приведем здесь.

В большинстве стран мира оправдательные приговоры судов составляют 20-40 процентов, в российских судах – 0,3 процента. Только в трех случаях из тысячи рассмотренных дел подсудимых оправдывают, проходящих по остальным 997 – в тюрьму, в тюрьму! Даже при Сталине, если полагаться на достоверность архивных данных общественного Центра содействия реформе уголовного правосудия, и то выносилось от 10 до 20 процентов оправдательных приговоров. Более того, печально известные "тройки", творившие свои кровавые расправы в конце 30-х годов, и те, по некоторым свидетельствам, двоих из ста обвиняемых освобождали, демонстрируя "справедливость" сталинского "правосудия". Подумать страшно: у "троек" оправданных в семь раз больше, чем в условиях сегодняшней российской демократии…

Обычаями всех народов освящено особо бережное отношение к детям и подросткам, к их судьбам, – наш же судебно-следственный конвейер проявляет чудеса бездушия и жестокой изобретательности для того, чтобы каждодневно пополнять десятки ВК и спецотделения СИЗО для малолеток. Причем, для получения у несовершеннолетних подозреваемых признания ими своей вины нередко используются всевозможные недозволенные приемы, включая истязания и пытки. Это к детям-то!

Международная правозащитная организация Хьюман Райтс Вотч, проводившая в 1997-1999 г.г. свои исследования в семи регионах России, отмечала в итоговом докладе, основываясь на информации от авторитетных источников в правоохранительных органах, что пыткам в нашей стране подвергаются до 50 процентов подозреваемых, которые отказываются давать признательные показания. Отсюда – самооговоры. И суды при этом не подвергают сомнению полученные под пытками признания, которые становятся основой обвинения. Представители Хьюман Райтс Вотч встречались с пятью подростками, рассказавшими о применении к ним пыток, но "родственники и адвокаты других несовершеннолетних сообщали о большем числе аналогичных случаев". "Иногда задержанных подвергали пыткам по незначительным преступлениям, – отмечается в докладе. – Несовершеннолетнего Олега Фетисова из Екатеринбурга подвергали избиениям и применяли к нему пытку удушьем (с использованием противогаза) за кражу куртки у школьника. Не в силах вынести истязания, он выпрыгнул из окна третьего этажа и был доставлен в больницу с черепно-мозговой травмой (в том числе с кровоизлиянием в мозг), с переломами костей таза и руки, повреждением колена и сотрясением мозга".

Еще одно дело о краже куртки обернулось большой бедой для Димы Косова (Саратовская обл.). Эта история очень наглядно демонстрирует всю порочность действующей судебно-следственной системы.

У Димы умер отец, единственный кормилец в семье, оставив на попечении матери девятерых детей, где Дима – старший. Государственное пособие даже на такую ораву иждивенцев менее тысячи рублей в месяц. Дети подрабатывали продажей газет, но это не спасало от безденежья. Дима занял у приятеля 70 рублей, чтобы купить хлеба и молока для младшеньких, а вернуть долг было нечем. И тогда он пошел на крайность. Пришел в школу, которую бросил после восьмого класса, и в раздевалке снял с себя драную куртешку, вместо нее надел другую, получше, которую можно было продать. Уже сам тот факт, что была оставлена вещь, которую легко опознать, чья она, говорит о том, какой это был "вор".

Вначале следователь Кузнецова ограничилась взятием у Димы подписки о невыезде. Но когда расследование подходило к концу, эта "вообще-то добрая тетя", как отозвался потом о Кузнецовой Дима, решила , что "потенциального бандита" надо все же проучить для острастки, засадив в тюрьму, куда его по суду вряд ли отправят. Когда паренька арестовали, до суда оставался месяц. Но в назначенный день суд не мог состояться. Сперва в камере саратовского СИЗО он заболел желтухой. Не успел оправиться от этой болезни, как схватил новую, страшную – туберкулез. Между желтухой и туберкулезом он подцепил в камере какую-то инфекцию, от которой стала гнить левая рука. Необработанная своевременно рана обернулась гангреной, была угроза ампутации. Во время хирургической операции тюремными медиками было задето сухожилие. Спасенная рука стала сохнуть.

Шел четвертый месяц со дня ареста Димы, когда несколько раз откладывавшееся судебное заседание по делу об украденной куртке наконец состоялось. Как написала рассказавшая эту печальную историю газета "Саратовские вести", перед судьями предстал абсолютно больной, морально и психически подавленный подросток. Его осудили на два года условно, тут же амнистировав, поскольку статья подпадала под незадолго до того принятое постановление об амнистии.

Нам бы как в Спарте…

Наверное, следователь Кузнецова, решив проучить парня тюрьмой, думала, что она служит интересам общества, умело искореняя в зачатке такое зло, как преступность. Возможно даже, что так же думают и сотрудники милиции, когда жестоко избивают подростков, добиваясь во что бы то ни стало признательных показаний. Приходит ли им на ум хоть иногда, что этим они сами совершают должностное преступление? Ведь такое "служение обществу", если называть вещи своими именами, сродни терроризму.

А почему, собственно, дела малолетних правонарушителей должны отдаваться на откуп именно кузнецовым хоть в милицейской форме, хоть в судебной мантии? Нет, может быть та конкретная Кузнецова и в самом деле добрая тетя, вполне профессионально работающая со взрослым контингентом. Но она же, судя по всему, очень далека от понимания тех возрастных особенностей несовершеннолетнего, которые обязательно должны учитываться и в досудебном процессе, и в судебном, и после него. То есть, к этой категории правонарушителей нужен свой особый подход. Потому что в подростковом и юношеском возрасте, как утверждает наука психология, ребята чрезвычайно реактивны, ранимы, они страдают неуемной жаждой самоутверждения, каждый хочет быть в глазах сверстников самым сильным, самым смелым и решительным, словом, на современном языке, – самым "крутым", способным постоять за себя в любой ситуации. Отсюда одержимость постоянным стремлением доказывать свое превосходство. Эмоции владеют ими с огромной силой, особенно когда они в толпе и друг от друга заводятся, а механизмы-то самоконтроля, способности сдерживать себя еще не выработаны. Да, они эгоцентристы, но это чаще всего все-таки не испорченность, а проявления возрастных свойств психики, когда собственные обиды и любая ущемленность ощущаются с болезненной остротой, а чужие – увы, очень и очень притупленно. Потому и бывают инциденты, когда жестокость несовершеннолетних просто чудовищна.

Изучают ли все эти особенности возрастной психологии в милицейских школах, в вузах, где готовят будущих судей, работников следственных структур, адвокатуры? А надо бы, чтоб изучали и давали отдельную специальность подростково-юношеского профиля. Не случайно же у нас есть спецотделения для несовершеннолетних в следственных изоляторах, есть те же ВК, теперь надо бы, наверное, довершать этот комплекс и созданием специальных судов по делам несовершеннолетних. И чтобы в следственных подразделениях, как и в этих судах, как и в ВК, работали бы специалисты-педологи, как в здравоохранении работают врачи-педиатры. Ведь в них нужны не столько юристы, выучившие статьи УК, по которым мальчишку можно упечь в тюрьму, а педагоги, психологи, социологи. Даже немножко, может быть, философы и поэты. Такой специалист не бросил бы Димку Косова в каталажку, и той страшной драмы, которая с ним произошла, не случилось бы.

Государственную необходимость особого отношения к детству и юности понимали еще древние. Герусия – правящий совет старейшин – эллинской Спарты еще три тысячи лет назад наряду с важнейшими для полиса политическими делами рассматривала вопросы подбора и назначения педономов, т.е. наставников, воспитателей в государственные интернаты, через которые должны были проходить все мальчики от семи-восьми лет до 20-летнего возраста. И голос педономов был определяющим, когда суровым спартанцам случалось решать, как поступить с воспитанником, совершившим в их понимании нечто, так сказать, подсудное.

Что же наша современность…В апреле 1998 г. Постоянная палата по правам человека при президенте России в составе представителей госвласти, парламента и неправительственных организаций приняла решение, где отмечается, что "пытки и жестокие, унижающие достоинство человека виды обращения и наказания по отношению к гражданам в органах внутренних дел на досудебных стадиях уголовного судопроизводства носят массовый характер, что представляет одну из острейших проблем злоупотребления властью и нарушения прав человека". Да только красивыми декларациями все и заканчивается, – злоупотреблений, в том числе по отношению к несовершеннолетним, меньше не становится , реальной борьбы с ними как не было, так и нет.

Большая распространенность милицейского насилия, особенно в случаях с подростками, обвиняемыми в мелких кражах и других незначительных преступлениях, была отмечена в докладе Хьюман Райтс Вотч. По данным общественного Комитета за гражданские права (Москва), возглавляемого Андреем Бабушкиным, в последние годы отмечается даже больше фактов применения к малолетним насилия, с использованием недозволенных приемов производится их задержание и дознание в каждом третьем случае по уголовным делам. Сплошь и рядом не выполняются предоставленные законом гарантии. Например, в соответствии со ст.49 Уголовно-процессуального кодекса (УПК) в проведении дознания и предварительного следствия по делам несовершеннолетних участие защитника является обязательным, но где эта норма соблюдается?

Надо обратить внимание и на такую коллизию. О факте задержания, проведения допроса подростка милиция не только не извещает родителей или опекуна, но и старается скрывать это от них, пока не добьется признательных показаний. И понятно почему. Такие показания там выбивают дубинками, противогазом, электрошоком. Правда, нашим законодательством и не предусмотрено приглашать родителей для присутствия при допросе (ст.397 УПК). Но зато Конституцией России предусмотрен приоритет международных правовых норм, если с ними расходятся нормы нашего внутреннего законодательства. А пункт 10.1 Стандартных минимальных правил отправления правосудия в отношении несовершеннолетних, принятых ООН еще в 1985 году, гласит, что "при задержании несовершеннолетнего его родители или опекун должны быть немедленно уведомлены о таком задержании, а в случае, когда немедленное уведомление невозможно, они должны быть уведомлены в кратчайшее возможное время после задержания". Стало быть, милиция обязана уведомлять родителей! Обязана! Но представители милиции, прокуратуры игнорируют это. Когда же кто-нибудь напомнит им о международных стандартах прав человека, ответом в лучшем случае будет ироническая ухмылка, чаще же всего – просто грубость.

Словом, если в сфере экономики, государственного строительства наша страна все же делает хоть что-то в смысле приближения к демократическому правопорядку, то в уголовном правосудии, вообще в уголовной политике государства пороки изжившей себя системы сохраняются, если не сказать – бережно охраняются. Особенно же больно бьет по россиянам живучесть тех способов решения проблемы детской преступности, которые по своим последствиям опаснее, страшнее самой этой преступности. И пока такое положение существует, все разговоры о гражданском обществе, которые ведутся в показном порядке на самом высоком политическом уровне, – пустая болтовня и лицемерие.

Санкт-Петербург