НА ОСТРИЕ НОМЕРА

ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ НЕ ДОЛЖНО ПРЕВРАЩАТЬСЯ В ПЫТКУ

 

Яков Ильич Гилинский – доктор юридических наук, криминолог, чьи работы переведены на множество языков. Он возглавляет сектор девиантного поведения Социологического института Российской Академии наук.

Яков Гилинский побывал в тюрьмах Ирландии и Южной Кореи, Германии и Польши, Финляндии и США. И России, конечно. Что вы подумали, узнав об этом?.. Мы тоже. И сразу же решили воспользоваться его знанием особенностей национальной пенитенциарной системы, а проще – российских тюрем. На фоне того же в иных землях.
Беседует с Яковом Гилинским обозреватель журнала "Посев" Татьяна Артемова.

 

– С 17 сентября 2000 года в России не было подписано ни одного Указа о помиловании. Вероятно, тем самым первое лицо государства дает понять, что все осужденные у нас наказаны справедливо?..

– Об этой тупиковой ситуации совсем недавно говорил председатель комиссии по помилованию Анатолий Приставкин. Он даже заявил, что комиссия вынуждена приостановить свою работу. Накопилось порядка трех тысяч представлений. При сегодняшнем страхе населения перед преступностью очень важно понимать: человечество испробовало все возможные меры так называемой "борьбы" с ней. Включая средневековые методы квалифицированных казней – четвертование, колесование, заливание свинца в глотку. Однако любые репрессивные меры, которые когда-либо предпринимались, оказались безрезультатны. Потому что преступность развивается по своим законам.

С послевоенного периода уровень зарегистрированной преступности во всем мире безостановочно растет. Причем, в развитых странах он выше, чем в развивающихся. Под эгидой ООН раз в пять лет проводятся исследования состояния уровня преступности в различных странах мира. И с 1975 года по 1995-й этот показатель вырос в развитых странах с 4200 до 8000 на сто тысяч населения. В Германии, например, регистрируется более 7 тысяч преступлений. У нас – всего 2 тысячи. В развивающихся странах уровень преступности за те же годы вырос с 800 до 1500.

Повторяю, рост зарегистрированных преступлений – общемировая тенденция. Невозможно разом преодолеть то, что обусловлено социальными факторами. Преступность порождается самим обществом с его политическими, социальными, экономическими, этническими, семейными проблемами. К концу 20 века профессионалы наконец-то осознали, как выразился крупнейший немецкий социолог Никлас Луман, – что "сама реальность является девиантной" (то есть ненормальной). И поэтому "следует отказаться от надежд, связанных с иллюзиями контроля". Но общество не любит расставаться с иллюзиями, оно придумывает все новые и новые методы борьбы с преступностью. Снова и снова наступая на те же грабли.

– Эта тенденция к росту преступности не является ли отражением недостаточной суровости наказания?

– Вовсе нет. В России очень жесткое законодательство, связанное с наказаниями. В США – тоже достаточно суровое. Кстати, по этой причине, а также потому, что в США сохраняется смертная казнь и они лидируют в мире, наряду с Россией, по количеству заключенных на 100 тысяч населения (Россия – свыше 700, США – около 700), я не отношу Соединенные Штаты к цивилизованным странам. Как бы это ни звучало странно. А наиболее цивилизованные, с моей точки зрения, – страны Западной Европы. Если говорить о других континентах – это Япония. В Японии общество обращается мягко, корректно с нарушителями закона, получая очень низкий уровень преступности. Например в 1995 году уровень убийств (на 100 тысяч жителей) составил в России 30,8, в США – 9,1, в Германии – 1,1, в Японии – 0,6.

– Особенности их национальной культуры поражают всех европейцев. Их островное положение, несколько веков закрытости для внешнего мира с его пороками могли сформировать этот феномен.

– Ничего в социальном мире не имеет одной-единственной причины.

Любое общество, в том числе наше, будет выдумывать все новые и новые методы борьбы. "Борьбы" в кавычках. Мы уже доборолись, уничтожив в 20 веке 60 миллионов человек – я имею в виду только Советский Союз. Важно, с моей точки зрения, в противодействии преступности руководствоваться известным принципом Гиппократа "не навреди". Свести к минимуму тот вред, который причиняет наказание не только преступникам, но и обществу в целом. Широко бытует мнение: "и поделом им". Население не понимает, так же, как не понимают, видимо, и наши политики, того, что чем больше людей пройдет через места лишения свободы, тем хуже для оставшихся на свободе. Потому что люди возвращаются с искалеченной психикой, обозленные, не адаптированные к свободной жизни, имея огромные трудности с получением нормальной работы. И склонные к рецидиву в более тяжких формах. Если уходил – образ чисто схематичный – в тюрьму осужденный за хулиганство, то, выйдя, совершит убийство или разбойное нападение. Вот почему в цивилизованных странах за вторую половину 20 века существенно меняется уголовная политика и политика, связанная с наказанием. В чем это проявляется? Во всех странах Западной и Центральной Европы, кроме нас, отменена смертная казнь. Так же, как она отменена в Австралии, в большинстве латиноамериканских стран, в целом ряде других государств. Это нецивилизованное, варварское наказание не способно остановить преступность. Наоборот, оно увеличивает потенциал насилия в обществе.

Во-вторых, что для нашего разговора еще более важно, – проблема лишения свободы. Многочисленными исследованиями установлено, что тюрьма никого не исправляет…

– Категорически?

– Категорически. Если те, кто побывал в тюрьмах, потом не совершают преступления, то они делают это не благодаря пребыванию в местах лишения свободы, а вопреки. Как правило, это люди, для которых и первое преступление было случайно. Они все равно больше никогда бы не совершили преступления. По мнению психологов, в подавляющем большинстве случаев тюрьма ухудшает личностные характеристики человека. Нахождение в местах лишения свободы свыше 5 – 6 лет приводит к необратимым изменениям психики. Конечно, не в лучшую сторону. Это характерно для всех стран, независимо от условий содержания под стражей. Наши условия – ну, это особая песня…

– Посмотрите: реформировалось очень многое в нашей жизни. Но это звено тоталитарной системы – исправительные трудовые колонии, тюрьмы, СИЗО – они как фукционировали, так и функционируют. И этот ГУЛАГ – он фактически законсервирован. Завтра он может быть развернут в полном объеме, как функционировал при Берии, Ягоде, или Ежове.

П. Никулин,
полковник КГБ в отставке

– Этот факт наверняка известен и руководителям этой системы, законодателям, политикам высокого ранга. Может, подобное положение сохраняется по каким-то иным соображениям, не для исправления?

– Об исправлении преступников посредством заключения даже речи не может быть. Очень много лет тому назад, в моей позапрошлой жизни, когда я был практикующим работником в органах юстиции, в частности, адвокатом, у меня был разговор по поводу одного человека, находившегося под стражей. Приватно задают мне вопрос: что же все-таки делать, чтобы вот этот "Ваня-рецидивист" не совершал в шестой раз преступление? А дело было в Ленинградской области, в очень нелегких условиях существования. Я ответил, что есть единственный способ – отправить "Ваню" на длительный промежуток времени не в тюрьму, не в колонию, а в санаторий с хорошим нормальным питанием, с хорошими условиями жизни, с культурной программой, чтением литературы, с экскурсиями в музей, в театр. Это были шестидесятые годы…

– Очень романтический взгляд.

– Да, романтический. Отчасти утопический. Потому что невозможно для всех создать санаторно-курортные условия. Но только максимальное улучшение условий жизни может в лучшую сторону повлиять на поведение. Хотя я понимаю, что это пока невозможно реализовать в действительности.

– Мне рассказывали о наших людях, что они сознательно совершают незначительное преступление где-нибудь в Швеции, чтобы оказаться в тюрьме в условиях, подобных тем, о которых вы говорите.

– Это возможно. Я был в тюрьмах многих стран. В польской тюрьме мне дали возможность побеседовать с нашими соотечественниками. Они великолепно выглядят. На мой вопрос, нет ли у них жалоб и претензий, они смеются и говорят, что здесь все очень хорошо. Это в польской тюрьме. И единственное, что их смущало – что они станут делать, когда их выдворят на родину. В Беларусь и Украину. Там у них будут проблемы.

Возвращаемся к уголовной, "наказательной" политике цивилизованных стран. Во-первых, если лишать свободы, то только в крайних случаях, при совершении тяжких преступлений. Как в Японии, где из общего числа осужденных за решетку попадает от трех до пяти процентов. Остальным назначается наказание, не связанное с лишением свободы. Это первый возможный вариант – сажать как можно меньше. Вообще, среди профессионалов бытует мнение, и я с ним согласен, что лишать свободы рационально только за совершение насильственных преступлений – убийство, причинение телесных повреждений разной степени тяжести, изнасилование и так далее. Корыстные преступления, не сопряженные с насилием – кражи, мошенничества, растраты, – в принципе не должны наказываться лишением свободы.

– А что должно назначаться?

– Иные виды наказания. Прежде всего штрафные санкции. А там, где штраф невозможно удержать по техническим причинам, применять исправительные работы. Чтобы человек, причинивший имущественный вред, отвечал либо своим имуществом, своими деньгами, если они есть, либо отрабатывал его. Это совершенно разумно. Это полезнее и для потерпевшего, – ему, как правило, важнее реальное возмещение ущерба. И к тому же освобождает нашу пенитенциарную систему с ее жутким перенаселением от лишнего контингента. Да, за этими людьми нужен контроль. Но это не дороже, чем держать свыше миллиона человек в местах лишения свободы.

Теперь второй путь. Если уж сажать за тяжкие преступления, то давать относительно небольшой срок. Вообще в Западной Европе основные сроки лишения свободы исчисляются неделями и месяцами, а не годами и десятилетиями, как у нас. Это позволяет осужденным не терять представление о жизни на свободе, не деградировать, не терять надежду на изменение участи.

Третье, связанное и с первым, и со вторым, – практический запрет лишать свободы несовершеннолетних. В целом ряде стран Западной Европы для них вообще не предусмотрено лишение свободы. Более того, там совершеннолетие наступает не в 18, а в 21 год. Я не утопист и понимаю, что сегодня, при нашем уровне преступности и росте удельного веса тяжких насильственных преступлений, совершаемых несовершеннолетними, мы себе такой роскоши позволить не можем. Но стремиться к этому надо. И уже сегодня мы не должны назначать баснословные сроки заключения.

Наконец, последнее – это цивилизованное содержание под стражей. Не надо забывать, что по приговору суда люди лишаются свободы. И только. Но отнюдь не приговариваются к голоданию или к получению тяжких заболеваний, издевательству, а то и к прямым пыткам. Я бывал в тюрьмах многих стран. Мне не понравились тюрьмы в Соединенных Штатах. С несовершеннолетними они научились обращаться. Со взрослыми – пока еще нет.

– Чем объяснить разницу?

– Видимо, на все не хватает ни ума, ни средств. А несовершеннолетним созданы достойные условия. Типичная картина: в центре комнаты сидит на столе молодая учительница. Вокруг ребята: и мальчики, и девочки, – осужденные. Они беседуют, смеются, рисуют. Нормальная, человеческая обстановка.

– А чем не понравились американские тюрьмы?

– Там тоже достаточно наполненные камеры. В разных тюрьмах, конечно, по-разному. Там, где я был, осужденные сидят почти как в клетке. Хотя в целом это все-таки лучше, чем в России.

В Германии осужденным заранее доводятся до сведения меню завтраков, обедов и ужинов на следующую неделю.

В Дублинской тюрьме (Ирландия) в тот момент, когда происходила раздача полдника, я имел возможность оценить меню. Полдник состоял из каши, кажется, овсяной, двух яиц, пачки йогурта и апельсина. Для полдника это неплохо. В камерах в Германии у осужденных стоят ящики с прохладительными напитками, во всяком случае летом.

В отношении проживания. Как правило, это одноместные и двухместные камеры. Но отнюдь не то страшное одиночное заключение, которым у нас пугают. Камера на одного или на двоих означает, что люди живут, как в гостинице. Днем они ходят в гости друг к другу и к себе приглашают. В Ирландии камеры ночью закрыты, но днем люди выходят на работы, на прогулки. В Финляндии я был в тюрьме строгого режима в Турку. Начальник тюрьмы, говоря о последних достижениях, рассказал, что у них каждый заключенный проживает в отдельной камере и имеет от нее ключи. Потому что это поддерживает чувство собственного достоинства. Это его комната. Он в ней проживает. Я, правда, не был в тюрьмах Швеции и Голландии, но говорят, что там условия еще лучше. Естественно, во всех тюрьмах, где я был, включая американские, есть стадионы и бассейны. Эти вещи, к сожалению, абсолютно немыслимы для нашей сегодняшней пенитенциарной системы.

При всех наших трудностях надо отдать должное таким руководителям, как Юрий Иванович Калинин, недавний начальник ГУИН, а теперь – заместитель министра юстиции. Он один из немногих высокопоставленных лиц, кто выступает за сокращение тюремного контингента, за улучшение условий нахождения под стражей. Он открыто заявил, что условия содержания под стражей у нас носят пыточный характер. При недостатке кислорода, при ночлеге в три смены, когда одна смена в камере спит, две другие стоят, потому что нет места, чтобы лечь или сесть. Конечно, это пыточные условия. К сожалению, таково положение в большинстве регионов России. Мне известно, что и в петербургских Крестах, и в московской Матросской тишине, и в ярославской тюрьме летом в жаркую погоду всегда бывает энное количество смертей от тепловых ударов, от кислородного голодания. Ежегодно. И это не умышленные действия со стороны администрации. Просто таковы условия содержания под стражей.

И еще – болезни. 35 – 40 тысяч заключенных ежегодно заболевают туберкулезом. Показатель смертности от этой болезни в местах лишения свободы в 29 раз выше, чем на воле. Свыше 10 тысяч заключенных ежегодно умирают из-за невыносимых условий существования.

Более 20 тысяч человек в местах лишения свободы страдают неизлечимой "лекарственно устойчивой" формой туберкулеза (ЛУТБ). А ведь они выйдут на свободу и будут разносить ЛУТБ среди нас. Уже сейчас международные организации бьют тревогу по поводу этой новой напасти, источник которой – российские места лишения свободы. Это почти второй Чернобыль.

– И ведь это люди, которые не были осуждены на смерть. А фактически получили именно такое наказание.

– Да, конечно. Зарубежные наблюдатели и наши правозащитные организации поражаются тому, что в местах лишения свободы находятся лица, осужденные, скажем, за кражу подросткового велосипеда или банки огурцов. Фантастичен случай осуждения женщины за кражу… пустых бутылок и банок. Да, такие примеры исключительны, нетипичны. Но сам факт, что они имеют место, показывает, за что у нас можно оказаться в тюрьме.

По данным генерала Калинина, свыше 60 процентов находящихся в следственных изоляторах не доходят до колонии, потому что сидят в СИЗО так долго, что оканчивается срок наказания, определенный приговором суда. А ведь именно в СИЗО условия содержания особенно тяжелы.

Настаивая на коренном изменении политики в сфере применения наказаний за уголовные преступления, я руководствуюсь не только абстрактным гуманизмом (хотя им руководствоваться тоже не грех). Речь идет о совершенно практических и реальных вещах. Лица, прошедшие через ужасы нашей пенитенциарной системы, в том числе и за малозначительные преступления, выходят с искалеченным сознанием и искалеченной психикой, не адаптированные к нормальным условиям жизни, и оказываются опасными для нас.

Мне хочется особенно подчеркнуть, что люди, ратующие за ужесточение наказаний, тем самым парадоксально добиваются результата, обратного желаемому. Чем больше и на более длительные сроки мы будем сажать, тем худшую криминальную ситуацию мы получим в целом в стране. Когда заблуждаются обычные люди, это еще можно объяснить нашим тоталитарным сознанием. Но когда политики требуют ужесточения наказаний, когда в коридорах Думы ходят абсолютно безумные законопроекты о введении смертной казни за преступления, связанные с наркотиками, это может быть объяснено либо умышленным желанием ввести в заблуждение граждан , либо полным незнанием действительности.

Тюремное население России в 1993-2001 годах

– Это очень широко распространенное заблуждение: так много преступников развелось потому, что их мягко наказывают…

– Я еще раз напомню, что в Японии преступников почти не наказывают (имея в виду наказание, связанное с лишением свободы), тем не менее Япония – страна с наименьшим уровнем преступности. Еще один пример: в Германии регистрируется свыше 7 тысяч преступлений на 100 тысяч населения. У нас – свыше 2 тысяч. То есть меньше в три раза. В Германии я спокойно хожу по улицам в любое время суток. У нас я боюсь ходить по Петербургу. Дело не в количестве преступлений. Дело в том, как общество, полиция, само население относится к происходящему. Там, где отношение нормальное, полиция не отбивает почки и не ломает ребра, но зато применяет быстрые и эффективные меры пресечения преступлений и меры превентивные – задержания, штрафы, – еще до того, как совершено тяжкое преступление.

Речь ведь идет об изменении отношения людей друг к другу. О понимании того, что если каждый из нас может стать потенциальной жертвой, то каждый же может оказаться и в местах лишения свободы. Независимо от того, планируем мы это или нет.

 


 Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru