ПОМОЧЬ, ЗАЩИТИТЬ, СПАСТИ (из петербургского опыта)
Дмитрий СЫЧЕВ
Куратор единственной в Ленинградской области воспитательной колонии для несовершеннолетних Ольга Николаевна Елагина восторженно рассказывала, как её сотрудники стараются скрасить быт воспитанников. Почти каждую неделю здесь устраивают какую-нибудь развлекаловку: то Розенбаум приезжает попеть, то Театр сатиры, то сама шведская королева, то даже (это она подчеркнула: "даже") цирк с медведями.
Может быть, работники этой ВК отзывчивые и доброжелательные люди. Но гнетущее чувство неволи за колючей проволокой и эти учёные мишки разогнать не могут. Веселье в "мёртвом доме" выглядит жутковато, как улыбка покойника.
Психологи, занимающиеся проблемами уголовного наказания в виде лишения свободы, приходят к однозначному выводу: через несколько лет неволи (от трёх до пяти-шести, в зависимости от конкретного человека и конкретных условий) в психике обычного человека происходят необратимые изменения. "Необратимые" и означает, что никогда в жизни человек уже не сможет чувствовать себя полноценным в мире свободных людей. Это тем более ужасно, когда речь идёт о "ходке на зону" молодых ребят, чьи качества личности ещё не сформировались.
"Когда они попадают в СИЗО, их ломают за пять-шесть дней – на всю жизнь", – говорит Ваган Канаян, директор Службы уличной социальной работы городского центра, занимающегося детьми, подростками и молодёжью.
– На всю жизнь? То есть это необратимо?
– Да, часто это на всю жизнь.
Речь идёт, конечно, не только о жертвах насилия, об "опущенных". А те, кто "опускает", разве на них заключение оказывает благотворное влияние? А их "шестёрки"?
Алексей К., 16 лет, совершил кражу. Летом 1999 года провёл три месяца в следственном изоляторе на ул.Лебедева. Когда через два месяца в СИЗО его навестила Елена Новожеева, социальный работник Центра профилактики безнадзорности и наркозависимости несовершеннолетних, то увидела вместо ещё недавно жизнерадостного и умного парня "смертельно испуганное, измученное существо, тянущее ко мне руки". Как раз перед приходом Елены "смотрящий" за камерой малолетних взрослый заключённый заставил Алёшу присесть две тысячи раз за какую-то небольшую провинность. Вот попробуйте запереться в душном, смрадном помещении, где и без физических нагрузок вы обливаетесь потом, а затем сделать хотя бы двести приседаний... Так в промежутках между стиркой чужого белья и прочими "полезными" занятиями, парня "исправляли". После выхода на свободу "исправленный" Алексей две недели сидел дома взаперти – он боялся людей и открытого пространства.
Кстати, о практике назначать в камеру малолеток взрослого "смотрящего" свидетельствуют многие бывшие заключённые. "Не знаю, как в других следственных изоляторах, – говорит зэк с девятилетним стажем Валерий Р., – но в СИЗО на Лебедева в последние годы опера стали частенько подсаживать к малолеткам взрослых опытных зэков, и те должны следить, чтобы не было беспредела".
Впрочем, взрослому не всегда удаётся "построить" малолеток. "Одному бывшему учителю физкультуры дети надели на голову чайник с кипятком. У него теперь плешь…"
Такой вот обмен любезностями…
"В камере на пятнадцать человек, – продолжает свой рассказ Валерий, – "живут" (то есть не подвергаются унижениям и пыткам –Д.С.) человек пять-шесть. Остальные им прислуживают…"
– А можно ли остаться в стороне. То есть, не унижать других и, в то же время, самому не стать объектом издевательств? Жить вне системы?
– Это, пожалуй, на строгом и особом режиме такое возможно. На малолетке и в СИЗО – нет. Можно, конечно, не участвовать в некоторых "мероприятиях"… Но полностью оставаться в стороне не получится – не дадут.
То, что в СИЗО никого не воспитывают и не исправляют, факт очевидный. Но не воспитывают и в колониях, которые называются, как бы в издёвку, воспитательными. Это уже признают даже сами работники уголовно-исполнительных учреждений.
"А куда их девать, этих пацанов, – полковник Геннадий Захаров, зам.начальника Управления воспитательной работы ГУИН по Петербургу и Ленинградской области, пожимает плечами. – Многих из них только в колонии впервые нормально накормили, положили на чистую постель, стали учить грамоте… Останься они на свободе – шли бы от преступления к преступлению".
Выходит, порочный круг: ВК не воспитывает, не исправляет, скорее – ещё больше портит попавших туда несовершеннолетних, и вместе с тем – нет этому альтернативы?
Вопрос непростой. Не менее 90 процентов осуждённых подростков – брошенные дети, уличные, выходцы из неблагополучных семей. И что ещё может общество предложить им взамен благополучной семьи, кроме тюремных нар?
Поиски ответа на этот трудный вопрос ведутся на разных направлениях. В Питере есть некоторый опыт у городского Центра профилактики безнадзорности и наркозависимости среди несовершеннолетних. В рамках Центра создан отдел по взаимодействию с судами.
Беседую с двумя симпатичными молодыми женщинами – Еленой Новожеевой и Викторией Джея. Обе они социальные работники Центра.
– Лена, я правильно понимаю – вы становитесь для своих подопечных как бы второй "мамочкой"?
– Ну, конечно, нет. Это и не нужно. Я должна всё делать вместе с подростком, а не вместо него. Тем, у кого нет никакой мотивации, никакого стремления наладить жизнь, очень трудно помочь.
– Вы работаете с детьми, находящимися под следствием. А с конкретным судьёй, который будет рассматривать дело, вы общаетесь?
– Это как раз одна из основных задач. Я провожу социальное расследование и выступаю в суде как специалист по личности ребёнка.
– Но суд этого обычно не делает?
– У него просто нет на это времени. Что можно узнать о человеке, просмотрев несколько справок? Я же общаюсь с подростком, с его семьёй, разбираюсь в обстоятельствах его жизни. Чаще всего оказывается, – чтобы вытащить парня или девушку из криминальной среды, нужно помочь ему иначе взглянуть на ситуацию, увидеть причины своих бед.
– Специалисту легче оценить положение, в котором находится подросток, и помочь ему найти выход?
– Ну, вот вам пример: Павел В., 15 лет, жил с матерью, у отца – другая семья. Мать, работающая продавцом на рынке, не верила или не хотела верить, что её сын стал наркоманом, даже когда начала находить в доме шприцы. И случилось так, что, когда Павлу потребовались деньги на очередную дозу наркотиков, он пошёл на кражу.
Мы помогли парню вылечиться, определив его в городской наркодиспансер.
Сейчас у Павла период ремиссии – шесть месяцев. Живёт у отца, с которым удалось наладить нормальный контакт. Работает учеником токаря. Думаю, всё у него может сложиться нормально.
– А попадают в беду ребята из благополучных семей и не употребляющие наркотики?
– Таких мало. Работать с ними, как правило, проще, – они легче идут на контакт.
Ну, вот, Виталик М., 15 лет, статья 158, ч.2 – кража. Нормальный парень, учится в училище. Семью можно назвать благополучной. Отец, правда, любит выпить, но алкоголиком его никак не назовешь.
Мать часто устраивала скандалы из-за выпивки мужа и, рассматривая сына как защитника, сама провоцировала его на ссоры с отцом. В итоге парень всё чаще начал уходить на улицу. Воровство для него было, по-моему, просто способом привлечь внимание к своим проблемам.
Пришлось собрать для откровенного разговора всю семью, объяснить, что происходит с Виталиком. И родители поняли, что из-за их эгоизма сын едва не оказался в колонии. Отношения стали налаживаться – пусть хотя бы ради сына.
– А девочкам приходилось помогать?
– Да, их меньше, но работать с ними сложнее. Вот Маша С., 17 лет. У неё неполная семья. Мать – инвалид второй группы по бронхиальной астме. Старший брат сидел за наркотики. Сама она умная, симпатичная девочка, у неё музыкальное образование. Мечтала стать танцовщицей в клубе и вдруг начала употреблять наркотики, чтобы… похудеть! Арестовали её у подруги, с которой она кололась. За три дня в "обезъяннике" у Маши начались ломки. Тогда она начала понимать, во что влипла.
Суд три раза переносили. Я ездила будить её, чтобы она не опаздывала на заседания. Один раз она опоздала на час – мы с матерью всё это время уговаривали судью подождать, не отмечать неявку. Ведь Маша же "под подпиской" находилась – не явись она в суд, и дело стало бы безнадёжным. А ей семь лет светило!
Суда Маша очень боялась. Цепенела от ужаса, не могла отвечать на элементарные вопросы. Судья сперва думал, что она умышленно срывает заседания. Пришлось объяснять ему состояние девочки. В итоге Маша получила семь лет, но условно. Сейчас работает официанткой. Переехала жить к своему жениху. О наркотиках вспоминает с ужасом.
– Лена, а бывают случаи, когда ваш подопечный всё-таки оказывается в колонии?
– Бывают. Иногда помочь не удаётся. У Серёжи Т., ему сейчас семнадцать, родители умерли четыре года назад от алкоголизма. Он не смог даже получить пособие, так как не было свидетельства о смерти родителей.
Героиновая зависимость – два года. Серёжа жил один в комнате в коммуналке. Вскоре у него стали появляться "гости", которые превратили комнату в притон. Ну и вскоре он получил "условно" по ст. 158. Трижды устраивали его на работу, трижды он бросал её, проработав несколько дней. Продолжал употреблять наркотики. Повторную кражу совершил во время ломки – ему срочно требовалась доза героина. В результате –три года колонии.
Главная причина в том, что Сергей был совершенно одинок. Очень важно, чтобы у подростка была эмоциональная привязанность к родителям или хотя бы к кому-то из взрослых. Это первое и самое главное. Второе – это мотивация, собственное стремление наладить жизнь. Когда этого нет, да плюс ещё и наркотики, – тут невозможно что-либо сделать.
– А что же требуется в подобных случаях?
– Я думаю, нужно создавать центры закрытого типа по лечению наркомании. Иногда подростков, лишённых постоянной поддержки кого-либо из взрослых, требуется спасать от самих себя, да они и сами прекрасно это понимают.
Многие из них заражены ВИЧ-инфекцией – этого уже достаточно, чтобы перед ними захлопывались все двери, лечить их от наркомании не берут. Вот сейчас у меня двое сирот из детдома. В училище их категорически брать отказываются – СПИД. Но ведь ВИЧ-инфекция передаётся только половым путём. С ней люди могут прожить десятки лет – куда же ребятам деваться?
– Зато в колонию возьмут и с ВИЧ…
– Это – пожалуйста! В СИЗО и в колонию – без всяких ограничений!
– А судьи? Охотно они отправляют подростков в колонии?
– Да нет же! Они сами этого не хотят, сами обращаются к нам за помощью.
– А в целом, много случаев неудач бывает, когда, несмотря на вашу поддержку, подросток оказался всё же в местах лишения свободы?
– С 1999 года из тридцати восьми ребят сел один – тот самый Сергей, о котором я вам рассказала. Остальным удалось помочь, хотя среди этих подростков восемнадцать сидели "на игле".
– Вика, а у вас?
– Из 26 случаев – две неудачи. С остальными всё в порядке.
– А ваш отдел справляется с работой? Людей у вас достаточно?
– Да нас в отделе по взаимодействию с судами – всего десять.
За прошедший год 55 подростков, получивших условный приговор либо находящиеся под следствием, оказались под наблюдением работников Центра. Результат, как утверждает руководство, – стопроцентно положительный. Ни одного случая рецидива. Вовсе не пошли эти дети "от преступления к преступлению", когда взрослые начали проявлять заботу о них.
По оценкам специалистов, в Санкт-Петербурге и Ленинградской области в настоящее время находится от 30 до 35 тысяч подростков, входящих в "группу риска", то есть склонных к правонарушениям. Один социальный работник в состоянии курировать от двух-трёх до 15 подростков. Соответственно, несложно подсчитать примерное количество необходимых городу и области специалистов.
Да, этим людям нужно платить, и не так, как сейчас, – по 1200 руб. в месяц. Ведь деньги, израсходованные на работу с неблагополучными подростками и юношами, на самом деле – экономия государственных средств. Содержание одного осуждённого в воспитательной колонии для несовершеннолетних сегодня обходится, по нашим данным, в среднем в две – две с половиной тысячи долларов. Значит, если социальный работник поможет избежать "ходки на колонию" хотя бы одному малолетке, то и тогда это облегчение для нашего небогатого бюджета. Главное же, конечно, то, что никакими деньгами не измеряется: судьбы молодых людей, которые не должны быть изломаны тюремным кошмаром.
