МЫ ШЛИ ЭТАПОМ
Сб. "Стихотворения",
М., изд. "Советский писатель",
1988
Больного сердца голос властный
Мне повторяет сотый раз,
Что я живу не понапрасну,
Когда пытаюсь жить для вас.
Я, как пчела у Метерлинка,
Трудолюбивая пчела,
Которой вовсе не в новинку
Людские скорбные дела.
Я до рассвета собираю,
Коплю по капле слезный мед,
И пытке той конца не знаю,
И не отбиться от хлопот.
И чем согласней, чем тревожней
К бумаге просятся слова,
Тем я живу неосторожней
И горячее голова.
В часы ночные, ледяные,
Осатанев от маеты,
Я брошу в небо позывные
Семидесятой широты.
Пускай геолог бородатый,
Оттаяв циркуль на костре,
Скрестит мои координаты
На заколдованной горе.
Где, как Тангейзер у Венеры,
Плененный снежной наготой,
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой,
Что, вырываясь на свободу
И сдвинув плечи, как Самсон,
Обрушу каменные своды
На многолетний этот сон.
У лиственницы рыжей,
Проржавленной насквозь,
Мои ладони лижет
Губастый серый лось.
Ружья еще не слышал
И смерти не искал,
Ко мне навстречу вышел,
Спустился с дальних скал.
В лесу ему – раздолье,
Но в этот самый час
Встречаю я хлеб-солью
Его не в первый раз.
Он нынче здесь без старших,
Доверчив, бодр и смел –
Сюда стоверстным маршем
Лосенок прилетел.
В тайге нас только двое,
И нам дышать легко.
Наверно, все живое
Укрылось далеко.
И горя мы не знаем
И этот горный край
Всерьез считаем раем;
И чем бы он не рай?
Модница ты, модница,
Где ты теперь?
Как живется-можется,
Гуляется тебе?
По волнам бегущая
Через все моря,
Любимая, лучшая,
Милая моя.
В море ли, на острове,
В горе ли, в беде –
Платья твои пестрые
Видятся везде.
Следом горностаевым
Прыгаешь в снегах,
Со снежинкой, тающей
На сухих губах.
Брезгуя столицами,
В летнюю грозу
Скачешь синей птицею
По ветвям в лесу.
И на перьях радуга,
И в слезах глаза...
Повидаться надо бы
Донельзя – нельзя!
Не старость, нет,– все та же юность
Кидает лодку в валуны
И кружит в кружеве бурунов
На гребне выгнутой волны.
И развевающийся парус,
Как крылья чайки, волны бьет,
И прежней молодости ярость
Меня бросает все вперед.
Огонь, а не окаменелость
В рисунке моего герба,–
Такой сейчас вступает в зрелость
Моя горящая судьба.
Ее и годы не остудят,
И не остудят горы льда,
У ней и старости не будет,
По-видимому, никогда...
Скрипка, как желтая птица,
Поет на груди скрипача.
Ей хочется двигаться, биться,
Ворочаться у плеча.
Скрипач ее криков не слышит.
Немыми толчками смычка
Он скрипку все выше, все выше
Забрасывает в облака.
И в этой заоблачной выси –
Естественный климат ее,
Ее ощущенья и мысли,
Земное ее бытие.
Но мы, возвращаясь к земному,
Добравшись по старым следам
К родному, знакомому дому,
Иное почувствуем там.
Мы чем-то высоким дышали,
Входили в заветную дверь
И многое людям прощали,
Чего не прощаем теперь.
Так вот и хожу
На вершок от смерти.
Жизнь свою ношу
В синеньком конверте.
То письмо давно
С осени готово,
В нем всего одно
Маленькое слово.
Может, потому
И не умираю,
Что тому письму
Адреса не знаю.