Знаменитый особняк

"…Богатство, блеск! Высокий дом
На берегу Невы
Обита лестница ковром,
Перед подъездом львы…"
Н.А. Некрасов

Хозяева

Всем знакомо это место в Петербурге. Медный всадник. Напротив творение Росси – величественный Сенат с его белоснежными колоннами и мощным разворотом на Английскую набережную, а рядом – трехэтажный особняк с балконами и двумя каменными львами у подъезда. Это Дом Лаваля – самое знаменитое строение на Английской набережной.

Еще в далеком 1719 году этот участок в Адмиралтейской части города присмотрел для себя светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Присмотрел и, конечно же, возвел там каменные палаты, из окон которых светлейшему можно было любоваться великолепным своим дворцом на другом берегу Невы. Такого дворца не было в ту пору даже у самого высокого покровителя Александра Даниловича – Петра Великого.

Однако времена менялись. Покровитель "почил в бозе", а Александра Даниловича в результате хитроумных интриг отправили в арестантском обозе из столицы в Богом забытый Березов. Вся недвижимость всемогущего когда-то фаворита перешла, как водится в таких случаях, в собственность его заклятым недругам. Канцлер Остерман, главный "уничтожитель" Меншикова, стал владельцем особняка на Английской набережной. Однако и Остерман вскоре где-то споткнулся, тоже в чем-то сильно перегнул палку, и ему пришлось вскоре испытать все прелести сибирского тракта, отправляясь в ссылку. Дом переходит теперь уже в собственность генерал-полицмейстера Петербурга В.Ф. Салтыкова, а затем сенатора Н.Е. Муравьева, барона А.Н. Строганова… Наконец, в 1800 году особняк приобрели супруги Лаваль. Вернее, даже так: Александра Григорьевна Лаваль купила дом, потому как в этой супружеской паре первую скрипку, во всяком случае в делах имущественных, всегда играла она. Женщина она была волевая, с твердым характером, прекрасно образованная, благодаря своему отцу, Г.В. Козицкому, бывшему статс-секретарю Екатерины II, просвещеннейшему человеку своего времени. А от своей матери, происходившей из семьи горнопромышленников Мясниковых-Твердышевых, о которых Пушкин писал, что это "одни из богатейших людей России", Александра Григорьевна получила в наследство капитал огромный. И такая "золотая" в полном смысле невеста вдруг влюбляется в небогатого французского учителя Ивана Лаваля. "Шурочка, – говорила ей с укором мама, – он, этот твой француз, нам не ровня. Во-первых, не нашей веры, во-вторых, никто не знает, откуда он, в-третьих, чин у него не больно велик. Одним словом, никаких учителей". И тут юная Шурочка показала характер. Она пожаловалась на мамашу. И не кому-нибудь, а самому императору. Павел I, польщенный тем, что его призвали быть арбитром в таком деликатном деле, рассудил о французском Иване так: "Во-первых, он христианин, во-вторых, его знаю я, а в третьих, для Козицких чин у него достаточен, а потому – обвенчать!"

Конечно же, после этого все родительские возражения сами по себе отпали.

После свадьбы молодые стали задумываться, где бы им свить гнездышко. Желательно каменное. Вот и приглянулся Александре Григорьевне этот особняк на Английской набережной. Купили. Дом есть, денег много, молодость, задор – вот они, что надо еще для счастья? Александра Григорьевна мечтала о высшем обществе. Она, конечно же, понимала, что никакие деньги ни ей, ни ее учителю родовитости не прибавят. Этих князей, графьев, баронов надо было брать чем-то другим. Нужен для их утонченных душ праздник? Будет! С присущей ей энергией она взялась за переделку особняка. Нанятый для этой цели модный тогда архитектор Тома де Томон полностью перестраивает фасад дома. Теперь его украшают десять ионических колонн, установленных на небольшом ризалите первого этажа, скульптурные панно на мифологические темы, у главного подъезда особняка улеглись гранитные львы. Внутренние покои дома тоже были отделаны с особым великолепием – все здесь должно было отвечать изысканному вкусу самых высоких гостей. Изящная гранитная лестница помещалась в ротонде, декорированной мраморными колоннами. По лестнице гости поднимались в Зал для Празднеств, с беломраморными коринфскими колоннами и плафоном, украшенным художественной росписью. Ну а чтобы ни у кого и вовсе не оставалось сомнений о высоком полете хозяев особняка, пол одного из залов дома был вымощен мрамором из Дворца самого императора Тиберия, правившего Римом, как известно, аж в I веке н. э.

Итак, для великосветских приемов в особняке на Английской набережной все было готово. Недоставало, правда, титула семье Лавалей. Впрочем, какие пустяки. За ссуду в 300 тысяч франков, которые выдала Александра Григорьевна нуждающемуся королю Людовику XVIII, Иван Степанович Лаваль в одночасье был возведен в графское достоинство. Ну а Александра Григорьевна, собственно, стала графиней.

Парнас на набережной

"…Ленивец милый на Парнасе,
забыв любви своей печаль,
с улыбкой дремлешь в Арзамасе
и спишь у графа де-Лаваль".

Это стихи нашего Александра Сергеевича. Их он посвятил историку, писателю Александру Ивановичу Тургеневу в 1819 году. К тому времени дом Лавалей стал уже центром культурной жизни всего Петербурга. В его Выставочном зале было размещено крупнейшее в России собрание античной скульптуры, в коллекции Лавалей имелись полотна таких всемирно известных живописцев, как Рубенс, Рембрандт, Рейсдаль, Лоррен. Альбани, Бартоломео и др. Лавали собрали обширную библиотеку – 5 тыс. томов, в которую входили сочинения по истории, философии, экономике, искусству, а также собрание гравюр и географических карт.

Здесь устраивались литературные и музыкальные вечера, на которые приглашались известные в столице поэты, писатели, музыканты, художники. Гостей иной раз набиралось до шестисот человек! В салоне Лавалей знаменитый Николай Михайлович Карамзин читал свою "Историю государства Российского", юный Пушкин впервые прочитал здесь и свою оду "Вольность". Частым гостем этого приветливого дома были Н.П. Гнедич, И.А. Крылов, В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, Адам Мицкевич… Бывали в доме Лавалей и члены царской семьи.

Однако грянул 1825 год. Он был поистине трагичным для семьи Лавалей. В апреле кончает жизнь самоубийством единственный их сын Владимир. А в декабре, в том самом декабре 1825 года, когда в 25 метрах от дома стояли на Сенатской площади мятежные карэ, случилась драма с дочерью, Екатериной Ивановной, женой полковника С.П. Трубецкого, назначенного диктатором восстания, который в то роковое утро к восставшим почему-то так и не вышел. Это его, тем не менее, не спасло от каторги. Вслед за мужем, буквально на следующий день, последовала и Екатерина Ивановна. Ее подвиг воспел в своей поэме "Русские женщины" Н.А. Некрасов.

Замерла жизнь в особняке на набережной, не стало ни шумных балов, ни великосветских приемов. Но уже в 1828 году вновь зажглись огни былых литературных вечеров. Вновь появился Александр Пушкин, вернувшийся из шестилетней ссылки. В салоне Александры Григорьевны в присутствии П.А. Вяземского, А.С. Грибоедова, И.А. Крылова, А. Мицкевича он читал главы из своего "Бориса Годунова".

С домом Лаваля связана и драматическая страница биографии Михаила Юрьевича Лермонтова. Здесь у него с сыном французского посла де Барантом произошла ссора, закончившаяся дуэлью. К счастью, бескровной. Барант промахнулся, Лермонтов выстрелил в воздух.

Жизнь бурлила в этом особняке – приемы, балы, литературные вечера, концерты, вернисажи… И это все продолжалось, пока были живы супруги Лаваль. Но вот скончался в 1846 году Иван Степанович, а за ним ушла в 1850 году и Александра Григорьевна. Особняк перешел в собственность средней дочери, Софьи, бывшей замужем за графом А.М. Борхом. Содержать особняк Борхам стало не по средствам, особенно после отмены крепостного права, когда финансовые реки, притекающие к дому на набережной, заметно поиссякли. Софья продает особняк известному банкиру Соломону Полякову, а у того, в свою очередь, дом покупает уже государство и приспосабливает его для нужд Правительствующего Сената. В 1917 году здесь разместилось Главное архивное управление, а ныне это одно из зданий крупнейшего в нашем Отечестве – Российского государственного исторического архива.

Гордые и спокойные, улеглись два века назад у этого дома каменные львы. Да так и не хотят отсюда никуда уходить. Наблюдают задумчиво за суетливо снующими мимо "мерседесами" и "вольво" и как будто иронично вопрошают: "Quo vadis? – Куда торопитесь?".

Владимир ВЕРБИЦКИЙ