ЧУЖИЕ

Морозный ясный день в псковском городке Новосокольники. О таком Пушкин написал: “мороз и солнце – день чудесный”. Народ побежал хлопотать по делам, покряхтывая и поеживаясь. И вдруг все, кто был на улице, остановились как вкопанные, не в силах поверить своим глазам. По глубокому снегу, выпавшему за ночь, шла – ну и ну! – черная негритянка в оранжевой африканской одежде, а за ней... раз, два, три... шестеро негритят. Под полотняными штанишками голые ножки мелькают. А мать их несет один только маленький старый чемоданчик. “Беженцы”, – сказал всезнающий дядя Гена. Женщины перекрестились. Негритянка остановилась и низко поклонилась людям. “А что, бабы, Пушкин-то наш тоже ведь из негров. Пускай живут!”

Первое время беженцы жили в семье своего родственника Валенса и его русской жены Ирины.

– Никогда не видела таких странных ребятишек, – вспоминает она. – Они не умели играть и боялись выходить на улицу. Привыкли прятаться.

Понемногу дети начали выходить за ворота. Соседские пацаны их за щечки трогают, черные пальчики рассматривают, спрашивают что-то, а негритята не понимают. Кроме родного языка они могли говорить на французском, английском, заирском. А по-русски ни бум-бум. С трудом отыскали в Новосокольниках учительницу, которая по-английски учила их русскому языку. Занимались только месяц – Эпифани нечем было платить за уроки. А потом уже соседские ребятишки стали их учителями, и африканцы выучили русский настолько, что каждый пошел в свой класс, не пропустив года. Учатся все на четверки и пятерки.

Взрослые псковичи тоже поддержали беженцев чем могли. Дали земельный участок, в первое время помогали едой и одеждой.

– Они ведь от войны бежали, – сказал нам сосед Эпифани Николай. – А мы помним, как наши родители в послевоенные годы бедствовали.

С 1990 года в Руанде идет гражданская война, практически разрушившая эту страну. Из 7,5 млн населения уже к 1994 году осталось чуть больше двух: пять миллионов человек бежали из родного дома и скитаются из одной страны Африки в другую – отовсюду их стараются выпроводить.

Кто мог ожидать, что станет неприкаянным скитальцем? До войны у Эпифани с мужем было несколько гектаров земли с семью домами, две машины. Они работали в местной компании “Электрогаз”, держали большой курятник, сдавали дома и зарабатывали не меньше тысячи долларов в год. Но тут грянула эта война. Людей убивали, сажали в тюрьмы, у крестьян отбирали все до последней картошки. Чтобы выжить, надо было бежать. Семья Эпифани снялась с насиженного места в 1993 году, когда в столицу Кигали вошли захватчики. Эпифани с мужем и детьми удалось добраться до Заира, но там начали ловить беженцев и отправлять их обратно в Руанду. Тогда они отправились в Танзанию и угодили в концентрационный лагерь, где скопилось около миллиона беженцев. Каждой семье здесь выделяли по 12 квадратных метров площади и по сто граммов фасоли в неделю. Чтобы прокормиться, Эпифани расчистила участок в лесу и стала выращивать овощи. Здесь, в лагере беженцев, родилась Селина. Эта малышка начала жизнь в скитаниях. Дом на Псковщине – ее первое настоящее жилье. Когда в Танзании тоже стало опасно, Эпифани взяла одну дамскую сумочку и со своими малышами пошла в Кению. Пограничникам сказала, что просто идет в гости. Там им удалось прожить всего два года. Из-за наплыва беженцев цены на рабочую силу упали, и местные власти начали выселять пришлых, чтобы поддержать своих. Тех, кто не хотел возвращаться в Руанду, сажали в тюрьму. Слава Богу, родственник мужа Валенс, которому удалось бежать в Россию, выхлопотал для них визу. Но мужу не суждено было уехать: не вынеся нервного напряжения, он умер от сердечного приступа.

Когда жизнь забросила ее семью на заснеженные псковские просторы и приютила в маленькой избушке родственников, Эпифани стала думать, как жить дальше. В юности она закончила сельскохозяйственный колледж во Франции. И сейчас одним из самых реальных вариантов для нее было обратиться в Международную организацию помощи беженцам. Она написала проект обустройства куриной фермы и выиграла грант. На полученные деньги купила себе домик и пятьсот цыплят. Только ферма стала подниматься, как обвалился доллар. Резко подорожали корма. С голодухи цыплята стали дохнуть. Эпифани написала в Международную организацию, чтобы ей дали еще немного денег: “Куры вот-вот начнут нестись, я все отработаю”, – просила она. Но получила отказ: “Мы дали вам денег на ферму, – упрекал ей далекий и благополучный чиновник, – а вы большую часть потратили на дом”. Эпифани недоумевала: что же, ей прямо на куриной ферме надо было жить с детьми?

Сейчас она ни на чью помощь не рассчитывает. Разводит кур, коз да пашет на трех огородах. Один свой, а два других уступили ей в пользование соседские мужики, неравнодушные к миловидной африканке. Крутится она одна со своим выводком, и все у нее в руках горит: в хозяйстве порядок, дом сверкает чистотой, и всегда готова вкусная еда: картошка, капуста есть, чего еще надо? Соседи уважают ее за то, что работает, как ломовая лошадь. Но – картошку с ее огородов крадут. Конечно, это алкоголики, им вроде как совести не полагается, а все-таки... Потом курятник сгорел. Тяжело им пришлось после этого. Все сочувствовали, но – кто-то ведь поджег? Не только у Эпифани случилась такая беда. На Псковщине живут три африканские семьи, у одной из них сгорел дом. “Нет, – говорят африканцы в один голос, – никакой расовой нетерпимости мы не ощущаем”. “Во Франции было такое, – говорит Эпифани. – Я в лифт захожу, а все из него выходят. А здесь, наоборот, интересуются”. Наверное, они правы, и расовой дискриминации на Псковщине действительно нет, ведь дома и фермы горят не только у негров, и у наших фермеров тоже. Это хорошо нам знакомая российская нетерпимость люмпенов к тем, кто хочет работать и жить достойно.

Когда Эпифани начинают сочувствовать, что попала она не в благополучную страну, а в проблемную Россию, она удивляется: “Но ведь здесь не стреляют? Не гонят из дома?” Многое ее в нашей жизни удивляет: почему бабушка ведро воды тащит, а парень мимо идет? “У нас никогда человек в поле один не работает, – говорит она, – соседи увидят, сразу помогать идут”. Эпифани и на Псковщине внедряет общинные африканские порядки. Она сказала мне, что ей очень понравилось в России, и она хочет здесь остаться.

– Но ведь трудно у нас...

– Здесь все есть! – удивляется Эпифани. – Надо только работать.

Нина ГЛАЗКОВА
фото: Стас Левшин