Петербургские истории

С мыслями о просвещенном монархическом правлении Гавриил Романович Державин написал оду "Фелица". Екатерина, не любившая грубой лести, обратила свое благосклонное внимание на ее автора – так вдохновенно и простодушно к ней не обращался никто. Державин получил золотую табакерку, 500 червонцев и пост губернатора. Но прямота натуры и честность, подкупающие в его стихах, на службе помогли ему лишь нажить врагов. В августе 1789 года Екатерина вызвала его к себе в Царское Село.

"Не имеете ли вы чего в нраве вашем, что ни с кем не уживаетесь?" – спросила у поэта проницательная императрица. Конечно же, имел, и ей самой удалось в этом вскоре убедиться. Екатерина назначила Державина своим статс-секретарем и велела докладывать ей, "когда усмотрит какое незаконное Сената решение". И Гавриила Романович усматривал столько и с такой прямотой старался обратить внимание Фелицы на произвол и несправедливость, что очень скоро стал вызывать нешуточное раздражение. Однажды Державин, с горячностью рассказывая о каком-то важном деле, забылся и схватил императрицу за конец мантильи. Екатерина тотчас позвонила в колокольчик и вызвала другого статс-секретаря, Попова.

"Побудь здесь, Василий Степанович, – приказала она Попову с холодной улыбкой, – а то вот этот господин много дает воли рукам своим".

Екатерина избавилась от жаждущего справедливости статс-секретаря довольно оригинально. Она назначила Державина сенатором. Можно себе представить, насколько враждебно его встретили в Сенате – ведь в течение двух лет он честно докладывал о злоупотреблениях сенаторов! На интриги коллег Державин ответил стихами:

"Калигула! Твой конь в Сенате
не мог сиять, сияя в злате;
Сияют добрые дела.

Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами,
Где должно действовать умом,
Он только хлопает ушами!"

Пажеский корпус, основанный     в Петербурге в 1759 году как учреждение для воспитания пажей и камер-пажей, был одним из самых привилегированных учебных заведений в России. Размещался он в Воронцовском дворце на Садовой улице. В 1800 году, при Павле I , который, как известно, был великим магистром Мальтийского ордена, по проекту Кваренги к дворцу была пристроена Мальтийская капелла, и выпускников Пажеского корпуса стали звать Мальтийскими рыцарями. Попасть в Пажеский корпус было не простым делом даже для отпрысков знатных родов, поскольку прием проходил под контролем императорской фамилии. Рассказывают, что однажды Николай I получил прошение некоего отставного генерал-майора о зачислении сына в Пажеский корпус. Дело было в сентябре, и прошение начиналось так: "Сентябрейший государь..." Августейший рассердился, но потом подумал и поставил на письме такую резолюцию: "Принять, дабы не вырос таким же дураком, как отец".

Весной 1921 года Александр Блок тяжело заболел. Сказались голодные годы гражданской войны, истощение нервной системы и творческий кризис, наступивший после написания поэмы "Двенадцать", которую современники не поняли. Блока упрекали в том, что он "продался большевикам", бывшие друзья-поэты не подавали ему руки. В довершение всего, в его квартиру на Офицерской улице подселили революционного матроса, который по ночам горланил, водил девок и играл на гармошке. Можно себе представить, насколько тяжко пришлось больному поэту от такого соседства. Зинаида Гиппиус, узнав об этом, заметила: "Блок страдает, к нему подселили одного матроса... жалко, что не двенадцать..."

Однажды, незадолго до смерти поэта, они встретились в трамвае.

– Зинаида Николаевна, вы мне подадите руку? – спросил Блок.

Гиппиус увидела больные печальные глаза.

– Общественно нет, человечески – да! – и Гиппиус протянула ему руку, которую Блок пожал. 7 августа Блока не стало. Он сильно мучился, и в последние дни в бреду все время спрашивал жену, все ли экземпляры "Двенадцати" уничтожены: "Люба, не остался ли где-нибудь хоть один? Хорошенько поищи, и сожги, все сожги"...

Пушкин, увы, не был поклонником знаменитой Варвары Асенковой, блиставшей в то время в Александринском театре. Однажды на спектакле ему пришлось сидеть рядом с двумя молодыми людьми, горячо аплодировавшими своей любимице. Не зная Пушкина в лицо и видя, что он к игре Асенковой остался равнодушен, они начали шептаться и сделали неосторожный вывод, что их сосед – дурак. Пушкин их услышал и, обернувшись, сказал: "Вы, господа, прозвали меня дураком. Я – Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую".

Впервые послереволюционные годы в помещении издательства "Всемирная литература" на Моховой с разрешения самого Горького некая торговка Роза открыла свою лавочку. В ней Роза за наличные, а иногда и в кредит, отпускала поэтам и писателям, зарабатывавшим на жизнь переводами, сахар, масло, сало и другие продукты. Роза безбожно обвешивала и обсчитывала, но зато не торопила с уплатой долга. И еще Роза завела альбом в черном кожаном переплете, в который просила написать "какой-нибудь хорошенький стишок на память" всех своих клиентов-литераторов. Они со смехом соглашались и превозносили в стихах несравненную Розу, которая, кстати, была уже немолода, чрезвычайно толста и к тому же обладала грохочущим басом. Чьих только стихов и прозы не было в этом альбоме! Блок, Сологуб, Гумилев, Кузмин, Ремизов, Замятин...

Георгий Иванов записал ей в альбом такие стихи:
"Печален мир.
     Все суета и проза,
Лишь женщины нас тешат
          да цветы,
Но двух чудес соединенье ты.
Ты – женщина. Ты – Роза".

Роза растрогалась до слез, благодарила, и на вопрос, зачем ей нужны писательские автографы, ответила с обезоруживающей откровенностью: "Ох, даже и подумать страшно, сколько мой альбом будет стоить, когда вы все, с позволения сказать, перемрете!"

Есть такой прелестный питерский анекдот: "В Петропавловской крепости посетитель спрашивает экскурсовода:

– Скажите, пожалуйста, а какого размера Ангел на шпиле собора?

– В натуральную величину.

Тут, для справки, надо сказать, что высота Ангела равна 3,2 метра, а размах крыльев составляет 3,8 метра. Издавна считается, что Ангел на шпиле колокольни Петропавловского собора охраняет город, и пока Ангел цел и невредим, будет стоять и Петербург. Однако у нынешнего Ангела был предшественник, сломанный бурей в 1770 году. Тогда-то и заменили фигуру Ангела теперешней, созданной по рисунку Антонио Ринальди, и чтобы уберечь ее от бурь, фигуру не стали прочно закреплять на шпиле, а позволили ей свободно вращаться. Так Ангел стал еще и флюгером. В 1830 году из-за ураганного ветра Ангел сильно накренился. Исправить шпиль вызвался доброволец, отважный Петр Телушкин, который с помощью веревок взобрался на шпиль и отремонтировал фигуру Ангела, за что и получил прозвище "Небесный кровельщик".

Уже в советское время над Ангелом снова нависла угроза: согласно легенде, в Смольном вместо Ангела решили установить на шпиле фигуру Иосифа Виссарионовича Сталина. В те годы трудно было найти аргументы против этой чудовищной попытки вознести изображение вождя на небывалую высоту, но положение спас тогдашний директор Эрмитажа, академик Иосиф Абгарович Орбели. Он пришел в Смольный на одно из заседаний и сказал : "Помилуйте, товарищи, Петропавловский шпиль отражается в Неве, вы что же, хотите, чтобы товарищ Сталин оказался вниз головой?" А так как никто из товарищей не хотел быть уличенным в желании видеть великого вождя вниз головой, бредовая идея быстро увяла. Ангела спасли, и он продолжает исправно охранять наш город.