ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА В ПЕТЕРБУРГЕ
Краткий исторический очерк
Лариса Василенко
Лариса Петровна Василенко (на снимке в центре) – президент Петербургского межрегионального общественного благотворительного фонда "Возвращение", организованного по ее инициативе. Проводит большую религиозно-просветительскую работу в следственном изоляторе № 5 для женщин в Петербурге.
Прежде чем Российское государство подошло к осознанию того, что в тюремных условиях женщин следует содержать отдельно от мужчин, прошли века, в течение которых никто не считался со специфическими проблемами, возникающими у женщин в местах несвободы.
Русское уголовное право при назначении наказаний не делало различий между мужчиной и женщиной, а если и делало, то не в пользу последней. Это подтверждают суровые статьи "Соборного уложения" 1649 года. Так, законодательство предписывало "жену, убившую мужа, публично закапывать живой в землю по плечи". Выставленный рядом с ней караул следил, чтобы никто не кормил осужденную и чтобы собаки не отъели ей голову. Статья запрещала освобождение убийцы-женщины, даже если об этом просили дети и родственники убитого. В 1689 году закапывание в землю как наказание за мужеубийство было заменено отсечением головы, но на практике сохранилось до 1740 года.
Положение женщины на протяжении веков зависело от правового статуса ее мужа, что нашло отражение в российском законодательстве. Например, по указу 1663 года фальшивомонетчики ссылались в Сибирь на вечное поселение вместе с женами. Однако правило "где муж, там и жена" было односторонним и не влияло на положение мужчин. Чтобы не было недоразумений, указ 1687 года специально оговаривал: "За женино воровство мужей в ссылку не ссылают".
Только в 1720 году женщины получили право на законное расторжение брака, если их мужей ссылали на вечные каторжные работы. В 1768-м мужчины также получили право просить развода в аналогичном случае, хотя на практике оно признавалось и ранее. Не стремясь к разрушению брачных союзов преступников, государство через законодательство способствовало тому, чтобы их семьи следовали за ссыльными. Это содействовало колонизации окраинных районов империи. Недаром в конце 17-го – первой половине 18-го столетия очень распространены были такие виды наказаний, как каторга и ссылка. До 1858 года основным видом передвижения преступников был пешеэтапный. На подводах ехали дети и женщины, кормящие грудью. Ссыльные женщины следовали без оков, а каторжные – в оковах и кандалах наравне с мужчинами. "Какую массу болезней, смертей, какое нравственное растление вносит это поэтапное передвижение", – так комментировал страницы соборных уложений о ссыльнокаторжных известный специалист в области русского уголовного права Н.С. Таганцев. И подводя итог средневековой системе содержания заключенных, не знавшей деления на мужское и женское, Таганцев писал: "Тюрьма была действительно юдолью плача и страданий, заставлявшей только удивляться выносливости человеческого организма и силе привычки к жизни".
Впрочем, в те времена Россия не была исключением из общего правила – в подобном состоянии находились тюрьмы и других европейских государств. Лишь политические и правовые идеи эпохи просветителей заставили общественность разных стран обратить внимание на состояние тюрем и осознать необходимость проведения тюремной реформы. В Европе движение за переустройство тюремного дела связано с именем знаменитого английского филантропа Джона Говарда. Его последователи организовали "Лондонское общество" для улучшения порядка в тюрьмах и исправления преступников, деятельность которого получила широкую поддержку общественности. Заботу о женщинах в неволе взял на себя женский комитет этого Общества, созданный Елизаветой Фрей.
В России всерьез тюремной реформой занялась Екатерина II, увлекавшаяся просветительскими идеями философов-энциклопедистов 18 века. Но до реального переустройства тюремной системы дело дошло лишь при правлении Александра I. В 1817 году в Петербург прибыл Вальтер Венинг, ревностный продолжатель дела Говарда. В своих намерениях создать в России тюремную систему, аналогичную английской, он получил поддержку самого императора. Ему было разрешено осмотреть московские, тверские и петербургские тюрьмы. Свои впечатления англичанин изложил в специальной записке императору.
"Доношение" Венинга начинается с описания "съезжих дворов", то есть помещений для арестованных при полиции, где "страдания несчастных обычно начинаются". Англичанин нашел эти места непригодными к помещению туда столь значительного числа людей: "Мужчины и женщины, виновные и невиновные, молодые и старые – все вместе столкнулись в одной комнате. Все комнаты сырые, темные, без кроватей, воздух в них дурной. Все жаловались на нехватку хлеба. В одной такой комнате было двадцать мужчин и семь женщин". По поводу содержания в таких условиях женщин Венинг заметил: "Бедная девушка, которая попала в сии места хоть на одну ночь, должна была потерять всякое чувство добродетели".
В "смирительном доме", где комнаты были так же грязные, а воздух тяжел, Венинг увидел "колодников, привязанных за шею, женщин в рогатках, на которых имелись по три острые спицы, длиною восемь дюймов и так вдеты, что нельзя было ложиться ни днем, ни ночью". Мучили несчастных так, по свидетельству Венинга, из угождения тем, кто отдал их в сие место, то есть помещикам.
О тюремном помещении губернского правления английский филантроп писал: "Двор, ведущий к этой тюрьме, был грязный, нужные места не чистились несколько лет, так заразили воздух, что почти невозможно было сносить зловоние. В сии места солдаты водили мужчин и женщин одновременно без всякого разбора и благопристойности. В камерах было так же темно, грязно, а пол не мылся с тех пор, как сделан. Невозможно без отвращения и помыслить о скверных следствиях такого учреждения". В числе причин, приведших людей в эти места, Венинг называл, в частности, худое поведение родителей, праздность, пьянство.
В наше время, почти два столетия после того, как этот иностранец осмотрел и составил отзыв о российских местах заключения, его главный вывод еще не вполне осознан нами. А он писал: "Содержать преступников нужно так, чтобы они не были унижены в собственных глазах, особенно женщины".
Вопрос о постройке отдельной женской тюрьмы в Санкт-Петербурге был поставлен в семидесятые годы 19 века. В 1872 году городская Дума, по представлению комиссии по устройству тюремной части в Санкт-Петербурге при министерстве внутренних дел уступила участок городской земли площадью 4800 кв. сажен в первом участке Выборгской части, в местности, называемой "Куликово поле", для постройки на нем женской тюрьмы. В постановлении городской Думы оговаривалось, что этот участок не мог использоваться по другому назначению и подлежал возвращению в распоряжение города в случае постройки женской тюрьмы в другом месте или в случае ее ликвидации. По составлении проекта здания оказалось необходимым увеличить площадь под постройку, и в 1873 году размер уступаемого городом участка был увеличен до 4922,5 кв. саж. А несколько лет спустя для устройства новых мест заключения был приобретен еще один участок площадью 6000 кв. саж. Поскольку строительство несколько лет не начиналось, то по высочайшему повелению в 1884 году тюремному управлению было разрешено участки на Куликовом поле обратить под огород для нужд столичных мест заключения.
Летом 1909 года было начато наконец строительство отдельных корпусов женской тюрьмы – корпуса для подследственных, подсудимых и краткосрочных арестанток, больницы, бани-прачечной, двух административных флигелей, хозяйственных строений. Руководил строительством академик архитектуры А.Г. Трамбицкий. К началу 1912 года строительство Санкт-Петербургской женской тюрьмы было завершено. Она насчитывала 816 общих, 123 одиночных и 79 больничных мест. При тюрьме были мастерские и доходная прачечная. До этого времени женщины-арестантки содержались в городской пересыльной тюрьме при Управе благочиния на Моховой улице, а затем в превращенном в тюрьму здании бывшего работного дома в Демидовом переулке. Там, кстати, Дамским тюремным комитетом была устроена церковь на 200 человек на средства, пожертвованные купцом Федором Васильевичем Рябининым.
В главном корпусе новой женской тюрьмы была устроена домовая церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы.
В январе 1918 года Петроградская женская тюрьма вместе с другими такими же учреждениями перешла в ведение новой власти в лице Тюремной коллегии при Народном комиссариате юстиции. Церковь в тюрьме была закрыта.
В последующем комплекс зданий, принадлежавших женской тюрьме, был разделен на две части. Четыре корпуса по адресу Арсенальная, 9 заняла психиатрическая больница, а оставшиеся два корпуса по Арсенальной, 11, некогда служившие жилыми помещениями для обслуживающего персонала женской тюрьмы, в годы советской власти были превращены в помещения для лечения алкоголиков (ЛТП), чрезвычайно популярные в уголовно-исправительной системе 80-х годов. Однако в 1992 году приказом МВД РФ № 045 на базе упраздненного ЛТП в зданиях дореволюционной постройки был организован следственный изолятор для женщин ИЗ-45. С тех пор все арестованные и транзитные женщины содержатся только на Арсенальной, 11. Приказом Минюста России № 63 от 19.02.2001 года был определен лимит наполнения на площадь 2780 кв. м. Девяносто оборудованных камер рассчитаны на 945 человек, а на самом деле содержится 1400–1500, в числе которых девочки-подростки, беременные женщины, матери с грудными детьми и бoльшая часть женщин, находящихся под следствием.
В 1998 году в одной из камер была устроена православная часовня. Но только на время, пока не будет построен храм. Окормляют здесь заключенных священники Князь-Владимирского собора, им помогают добровольцы из благотворительного фонда "Возвращение". Место же храму определено, и архитектурный проект завершен, однако на оплату его не хватает средств. Пока этот следственный изолятор – последний в системе ГУИН, в котором еще нет православного храма.
Коротко некоторые факты о положении женщин в системе ГУЛАГа. Из имеющихся данных следует, что средний возраст заключенных женщин в той системе не превышал 35 лет. В 1948 году на общее количество 2199535 заключённых женщин приходилось 486097. Несмотря на нечеловеческие условия, в ГУЛАГе была высокая рождаемость. До середины 30-х годов срок пребывания детей при заключённой матери ограничивался 4-летним возрастом. В лагерях, где были беременные и кормящие матери, устраивались отдельные "мамские бараки". После рождения ребёнка мать получала для новорожденного несколько метров портяночной ткани. Ребёнку выписывали детский паёк, матери – "мамский". От работы женщин освобождали только непосредственно перед родами и после. Днем матерей под конвоем приводили к детям для кормления. Нянями в таких бараках работали заключенные, осужденные за бытовые преступления, имеющие своих детей. Хавва Волович, отбывшая 15-летнее заключение в лагерях, рассказывала: "В семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых кроваток (для "чистоты" детей одеялами не укрывали, а набрасывали их поверх кроваток). Толкая детей в спинки и осыпая грубой бранью, меняли распашонки и подмывали ледяной водой. Они только кряхтели по-стариковски и гукали. Это гуканье целыми днями неслось из детских кроваток. Дети, которым полагалось уже сидеть или ползать, лежали на спинках, поджав ножки к животу, и издавали эти страшные звуки, похожие на голубиный стон".
По секретной инструкции НКВД 1937 года срок пребывания детей при матерях был ограничен 12 месяцами. После года ребёнка в принудительном порядке отбирали у матери и отправляли в детский дом. Адрес детского дома матерям не сообщали, поэтому после освобождения они редко могли отыскать своего ребенка. К 1940 году в ГУЛАГе было 90 "домов младенца".
Не всем удавалось родить, многим в принудительном порядке делали аборт. Это распространялось на тех несчастных женщин, которые были наказаны за "государственные преступления". Причем в Советском Союзе аборты в то время были запрещены. За аборт по указу от 27 июня 1936 года привлекали к уголовной ответственности, и этот указ действовал почти двадцать лет. Например, в 1952 году суды РСФСР осудили за аборты 48978 женщин, что составило почти 10% от общего количества 494202 осужденных в том году.