Трагедия взаимной бескомпромиссности

Яков Аркадьевич Гордин. Историк, публицист, прозаик, автор книг по русской политической истории – "Мятеж реформаторов", "Право на поединок", "Меж рабством и свободой", "Мистики и охранители", "Перекличка во мраке" и других. Специализируется на кризисных ситуациях русской истории. Последние годы занимается историей взаимоотношений России и Кавказа. Автор книги "Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века". Руководитель проекта "Историко-просветительский центр “Россия – Кавказ”". Соредактор журнала "Звезда".

Прежде всего два основополагающих тезиса:

1. Чечня по особенностям свой истории имеет право на суверенитет.

2. Путь, который выбрала для достижения суверенитета вооружённая чеченская элита во главе с Дудаевым и Масхадовым, мог привести только к катастрофе и привёл к ней.

Чечню неоднократно сравнивали с Косово. Это сравнение, с одной стороны, некорректно, с другой – даёт возможность показать уникальность, условно говоря, "дудаевской модели" сепаратизма.

В конце 1980-х годов, желая подавить сепаратистские тенденции устремления косовских мусульман-албанцев, Милошевич лишил край, где албанцы составляли 80% населения, автономии, самих албанцев – права занимать правительственные посты в крае, ограничил преподавание албанского языка: то есть лишил основную часть населения политических и культурных прав. В подобных случаях – и не только в Косово – оскорблённое национальное достоинство и страх перед утратой самоидентификации вынуждает людей браться за оружие.

Ничего подобного не происходило в Чечне после распада СССР. Во главе республики стояли чеченцы, никто не посягал на национальную культуру, Чечня имела возможность пользоваться в составе России широчайшей автономией. Опираясь на свои экономические возможности, лидеры Чечни в случае поддержки большинством населения идеи суверенитета могли начать постепенный и, безусловно, длительный, но мирный и юридически обоснованный путь к этой цели.

В основе российско-чеченской трагедии лежит то печальное обстоятельство, что вооружённой "дудаевской элите" вовсе не нужен был суверенитет в своём подлинном виде, предполагающий серьёзнейшие обязательства по отношению как к другим государствам, так и к собственному народу. Истинной целью оказалась бесконтрольность территории, дающая неограниченные криминальные возможности.

Сразу после начала первой чеченской войны в разговоре с представителем чеченской диаспоры в Петербурге я услышал аргумент, который возникал и впоследствии: разве в российских городах нет разгула преступности? Так почему вы не бомбите какой-нибудь Воронеж? И приходилось говорить, что при всей напряжённости криминальной обстановки в России в той же Воронежской области не грабят поезда, там не легализирована торговля оружием и наркотиками, там вооружённые группы не чинят насилие над безоружными людьми по своему произволу, а если в Саратове некто совершил преступление и скрылся в Воронежской области, то саратовский угрозыск может рассчитывать на активное содействие угрозыска воронежского. Чечня же закрыта для любых правоохранительных действий.

Ни Дудаеву, ни позже Масхадову не удалось, – даже если отвлечься от юридической стороны сепаратизма, – создать подобие государства, безопасного для соседей и собственных граждан.

А с юридической точки зрения в Чечне произошёл сепаратистский мятеж, и центральная власть обязана была его ликвидировать.

Всё это очевидные и общеизвестные вещи, но их приходится повторять, поскольку большинство рассуждений на данную мучительную тему начинают с середины ситуации, в то время как начинать надо с начала.

Следует задать себе вопрос: генерал Дудаев и полковник Масхадов, всю сознательную жизнь прослужившие в советской армии, провоцируя войну провозглашением независимости, не знали, какая армия придёт в Чечню? Они не понимали – какими методами будет подавляться сопротивление? Дудаев, теоретик и практик "ковровых бомбардировок", разве не мог предвидеть их применение на его родине? Они всё понимали и знали, но, тем не менее, ввергли свой несчастный народ в новую катастрофу.

И, говоря об ответственности за происшедшее и происходящее, нельзя и об этом забывать.

Всё это, однако, отнюдь не значит, что методы, которыми центральная власть пытается подавить сопротивле ние сепаратистов, можно признать допустимыми и оправданными.

На мой взгляд, военную операцию в Чечне вообще не следовало начинать в конце 1994 года. Дудаев и его группировка отнюдь не пользовались абсолютной поддержкой в самой Чечне. Следовало эффективно поддерживать – прежде всего экономически – районы, сохранившие лояльность федеральной власти, создавая убедительный контраст между уровнем жизни на этих территориях и территориях, подконтрольным сепаратистам.

Военные режимы того типа, что возник в начале 90-х годов в Чечне, внутренне катастрофичны. Они не в состоянии справиться ни с экономическими, ни с политическими проблемами без насилия, которое неизбежно выплёскивается вовне. События 1999 года это подтвердили.

Но если бы Дудаев начал наступление на оппозицию, то неизбежное в этом случае вмешательство России происходило бы в совершенно иной психологической ситуации как в Чечне, так и в России.

Возможно ли было мирное решение проблемы после провозглашения Дудаевым независимости Чечни? Если исходить не из прекраснодушных мечтаний, а из реальных обстоятельств – маловероятно.

Исполнительная власть – строго по закону – не имела права вести переговоры с президентом самопровозглашённой республики. Тем более, что ещё в марте 1994 года Государственная Дума своим постановлением за-претила президенту и правительству вести переговоры с мятежниками.

Объявив независимость, Дудаев загнал в ловушку и себя – обратного пути не было, – и российскую власть. Для признания независимости Чечни необходимо было вносить изменения в Конституцию, а на это Дума никогда бы не пошла. Более того, ни один депутат Думы – в том числе и правозащитники – ни единого раза не пытались даже поставить этот вопрос.

В ситуации, когда полностью отсутствует правовая основа для мирного разрешения конфликта, исполнительная власть неизбежно прибегает к грубой силе.

Но здесь встаёт вопрос о методах.

То, что никто не понёс ответственности ни за безумный штурм Грозного, ни за насилие над мирным, а иногда и ориентированным на Россию населением, то, что руководство страны фактически утратило контроль над поведением армии и внутренних войск на территории Чечни, со своей стороны загнало ситуацию в тупик.

Безусловно, было спровоцировано массовое сопротивление, замешанное на чувствах мести.

При этом надо иметь в виду, что превращение населённых пунктов в укрепрайоны, что постоянно делали сепаратисты, не менее преступно, чем обстрел этих населённых пунктов.

Не держа в памяти всё вышесказанное, невозможно, на мой взгляд, говорить о положении сегодняшнем; положении, из которого нет благополучного и скорого выхода. И это надо сознавать.

Психологически Россия проиграла вторую чеченскую войну, хотя были шансы её выиграть. Отсутствие правового контроля за действием вооружённых сил снова сыграло роковую роль.

За три года фактически суверенного существования Чечня доказала полную неготовность к полноценной независимости. Рейд Басаева-Хаттаба в Дагестан – отнюдь не безумная выходка, а результат глубочайшего внутреннего неблагополучия Масхадовской Чечни.

Россия во второй войне доказала неспособность рационального использования силы.

Сегодня мы движемся по замкнутому кругу. Федеральная власть не может вывести из Чечни армию. Это означало бы недопустимое предательство по отношению к тысячам чеченцев, сотрудничающих с властью. Сотрудничество это, скорее всего, основано не на большой любви к России, но на трезвом осознании необходимости возвращения к сколько-нибудь нормальной жизни. Уход армии снова превратил бы Чечню – особенно в нынешней ситуации, возникшей после 11 сентября и войны в Афганистане, – в очаг интенсивной опасности и для соседей, и для мира, и для собственного населения. Это означало бы внутриполитический кризис в России, признание бессилия против сепаратизма, на что федеральная власть не пойдёт.

Армия может уйти только после прекращения партизанской войны, которую её присутствие не в последнюю очередь и стимулирует. Парадокс, но и печальная реальность.

Армия может уйти только после того, как в Чечне установится национальная власть, лояльная к России, – вне зависимости от истинных чувств. Но по всей Чечне уже убиты сотни глав администраций, чеченских милиционеров, чиновников. Пока террор против национальных кадров будет продолжаться, армия останется в Чечне. Пока армия будет в Чечне, охваченной партизанской войной, она будет всё более и более озлобляться, мстить за погибших товарищей, не различая "своих и чужих". Проконтролировать каждую группу десантников или омоновцев, выполняющих конкретные задания, не в состоянии вся военная прокуратура, даже если она переместится в Чечню.

Это, увы, не специфика исключительно российской армии. Подобный стиль поведения характерен для всех армий в подобных ситуациях. Французы в Алжире, американцы во Вьетнаме… Недавно был расформирован элитный полк воздушно-десантных войск Канады, принимавший участие в "гуманной интервенции" в Сомали в 1992 году. Выяснилось, что "краса и гордость" канадской армии повинна в насилии над мирным населением.

Прервать дурную бесконечность насилия в Чечне может только прекращение партизанской войны и террора против национальных кадров. И, соответственно, вывод российской армии, за исключением частей строго локальной дислокации.

Как этого достичь? Переговоры с Масхадовым? Но в недавнем интервью Закаев, доверенное лицо Масхадова, твёрдо заявил, что Басаев находится под полным контролем чеченского президента и выполняет все его приказы. Таким образом, Закаев возложил на Масхадова ответственность за нападение на Дагестан и безоговорочно перевёл его в разряд преступников. О чём можно было бы вести переговоры с Масхадовым, даже если пренебречь данным обстоятельством? О признании Чечни частью Российской Федерации? Махадов не может на это пойти, как не мог в своё время пойти на нечто подобное Дудаев: это означало бы полную потерю влияния в лучшем случае. О выводе российской армии и дезавуировании Кадырова и его администрации? На это не может пойти федеральная власть. О перемирии? Для чего? На какой срок? Подчинятся ли Масхадову в этом случае десятки мелких полевых командиров и просто отдельных мстителей? Сомнительно. Как в этой ситуации должны вести себя российские военные?

У федеральной власти и сепаратистов нет базы для компромисса. Вот в чём суть трагедии. И это ужасная данность.

В Чечне вырастают поколения юношей, воспитанных на войне, на романтике сопротивления, на чувстве ненависти и мести. И это тоже ужасная данность.

Рассчитывать на то, что партизанская война прекратится от осознания её участниками, что они таким образом, не имея шансов добиться победы, подвергают страшным испытаниям свой народ, – наивно. Это – люди войны, в сознании которых присутствует широкий спектр мотивов, вплоть до цинично корыстных.

Остаётся длительная, мучительная, кропотливая работа по созданию дееспособной национальной администрации и правоохранительной системы в Чечне. Для этого нужны средства, а главное – уважение к тем, кто сотрудничает с федеральной властью, со стороны этой власти и, в первую очередь, военных. Необходимы максимальные усилия по защите населения от эксцессов со стороны армии и войск МВД. Необходима напряжённая разъяснительная работа в частях, действующих в Чечне.

Есть ли у нас ресурс для выполнения всех этих тяжелейших задач?

Будем надеяться.

Без этого наша общая трагедия будет длиться и число жертв возрастать.