МЫ ШЛИ ЭТАПОМ

СУДЬБА БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ

Из недалекого прошлого

Татьяна Лиханова

 

Ссылками на "трудное время" оправдывают нынче многие компромиссы. Необходимостью прокормить семью — предательство друга, подсидевшего тебя на службе, политической целесообразностью — альянс с теми, кого еще вчера называл мерзавцем и жуликом. Мы будто забыли о годах куда более страшных и о людях, не сломленных ни пытками, ни угрозой расстрела, ни лишением свободы — о тех, кто в самое жуткое время все равно жил по совести. Кто не предал, не сломился, не озлобился. А хочется, чтобы помнили.

Имена героев-подпольщиков, боровшихся с внешним врагом и оккупационным режимом, овеяны славой громкой, подстать грохоту взорванных вражеских эшелонов. История сопротивления тоталитарному режиму собственной страны — это бесшумно пущенные под откос судьбы и молчаливое, со стиснутыми зубами, мужество каждодневного внутреннего сопротивления системе. Когда вопреки всему — страху, давлению, подлости — надо было остаться человеком и не просто выживать в этой затхлой атмосфере большой лжи, а жить... Жить, любить, писать стихи и картины...

 


"Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков" - такая романтическая надпись, длиной 42 метра, появилась на стене Государева бастиона Петропавловской крепости в ночь на 23 августа 1976 года. На фотографии (автор неизвестен) сотрудники КГБ пытаются загородить ее чем-то, похожим на гробы… Делают они это с лодки, потому что вода в Неве, как будто в защиту, поднялась именно в это, неурочное для наводнений время…

 

В середине 70-х одним из очагов такого внутреннего сопротивления была питерская коммуналка на улице Жуковского. Жила здесь Юлия Николаевна Вознесенская, ленинградская поэтесса. В двух комнатах этой вот коммуналки собирались неформальные поэты и художники, читали стихи, устраивали выставки. Участников этого дружеско-творческого кружка объединяло и понимание того, что существующий в стране порядок вещей никуда не годится, и что по мере своих сил и возможностей они должны этот порядок изменить. Но если радикальная часть этого вольного сообщества - такие, как художники Юлий Рыбаков и Олег Волков, - избрала путь собственной политической деятельности (в тех условиях, разумеется, подпольной), то для Юлии Вознесенской, человека сугубо поэтического, оппозиционность могла реализовываться только в творчестве.

Она выпускала самиздатовский литературный журнал "Мера времени", распространяла среди литераторов анкету, посвященную проблемам свободы творчества и содержащую очень "криминальные" по тем временам вопросы, собирала архив вольной поэзии...

В своей мастерской, подожженной гэбистами, погиб художник Женя Рухин. Рыбаков с товарищами организовали у Петропавловской крепости выставку памяти, которая тут же была разогнана. Объявили голодовку, к которой присоединилась и Юлия. А когда через неделю решили выставку протеста повторить, обнаружили, что к дверям голодавших зачинщиков приставлена "охрана" - они оказались фактически под домашним арестом. Двух амбалов за дверью обнаружила и Юлия Вознесенская, пытавшаяся выйти из квартиры, чтобы тоже прийти на Петропавловку: "Закрой дверь и сиди дома", - сказали ей они.

Но Юлия, ободрав руки, спустилась по водосточной трубе с четвертого этажа и все-таки "вышла на площадь".

На второй выставке уже не было картин, предполагалось, что роль живых экспонатов с успехом выполнят те, кто придёт её разгонять. Их было много, в форме и в штатском. Художники и поэты выходили из крепости, держа руки за голову...

Участники тех событий вспоминают эти годы как время тревожное, опасное и увлекательное одновременно. Время противостояния, пусть и скромными средствами, но противостояния. И дух тех людей оказался сильнее той безжалостной, бесчеловечной машины, которая могла каждого из них стереть в порошок.

А на стене Петропавловской крепости появилась надпись:

"Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!"

Ареста ждали. Рыбаков уговорил Юлию уехать из города на время, но ночью, в поезде, ее схватили. Наутро, 13 сентября, арестовали Рыбакова и Волкова - за участие в изготовлении запрещенной литературы (Сахарова и Солженицына), листовок и лозунгов на похищенной для этого аппаратуре, - взяли и поэтессу Наталью Лесниченко. Двух художников и двух поэтов.

Следователи КГБ, допрашивая порознь Рыбакова и Волкова, предложили каждому признаться во всем, пообещав за это отпустить женщин. Юл, не колеблясь, взял всю "вину" на себя. Тем временем и Олег, допрашиваемый за стеной, сделал то же самое.

Женщин, действительно, отпустили. Но для Юлии свобода оказалась недолгой. Ее литературная деятельность была расценена как клевета на советскую власть - 4 года ссылки в Воркуту.

К весне дело Рыбакова - Волкова было завершено. Путем шантажа следователям КГБ удалось переквалифицировать его из политического в уголовное - за нужные показания арестованным художникам пообещали оставить на свободе остальных членов их диссидентского кружка, и они приняли и эти условия.

Суд назначили на конец апреля. Узнав об этом, Юлия Вознесенская бежала из ссылки, чтобы увидеть их на процессе.

Вновь была арестована, 4 года ссылки заменили 2 годами лагерей. На этот раз ее отправили подальше от Питера, в Иркутскую область.

Рыбаков получил 6 лет (лагерь под Мурманском, за Полярным кругом). За два года в Иркутском лагере Юлия сумела переправить в лагерь, где сидел Юл, более сотни писем со своими стихами. А из Мурманска в Иркутск, сквозь колючую проволоку, нелегально прорывались его письма с рисунками к её стихам, которые впоследствии Юлия Вознесенская назовет циклом "Книга разлук".

После освобождения Юлии Николаевне предложили нехитрый выбор: либо вашего сына отправят воевать в Афганистан, либо вы уезжаете... Она работала в Германии на радиостанции "Свобода", потом ушла в православный монастырь на севере Франции, недавно вернулась в Россию...

Рыбаков же так и остался борцом, стал правозащитником, депутатом Государственной Думы. Когда его попросили назвать самое яркое событие за годы работы в парламенте, он сказал: "Мне повезло быть в Буденновске...". "Повезло" - потому что, когда депутаты Ковалев, Курочкин и Рыбаков добровольно пришли разделить участь заложников, Басаев освободил женщин и детей из родильного отделения захваченной им больницы. Рыбаков остался с заложниками до их освобождения. Удалось спасти 1820 жизней.

А сборник, составленный из стихов и рисунков двух политзаключённых, Юлия и Юлии, так и не увидел свет. Только у них двоих остались эти пожелтевшие листки бумаги - стихотворные строки, гравюры, рожденные в неволе, но пронзительно чистые и свободные.

 

P.S. Другие иллюстрации к "Книге разлук" можно посмотреть здесь.


 Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru