ЧЕЛОВЕК И ВЛАСТЬ

В МОГИЛЬНИКЕ

Владимир КИВЕРЕЦКИЙ

26 апреля 1986 года в 1 час 24 минуты на Чернобыльской АЭС произошло разрушение реактора серией мощных взрывов перегретой гремучей смеси. В атмосферу было выброшено 50 тонн испарившегося радиоактивного топлива, что в десять раз превышает радиационный выброс атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки. Около 70 тонн топлива и 700 тонн радиоактивного реакторного графита было разбросано в районе аварийного блока. Радиоактивный фон на зараженной территории составлял от 1000 до 20000 Р/ч. (при облучении человека дозой 600 Р/ч наступает лучевая болезнь со смертельный исходом в 100% случаев).

Состав радионуклидов, выброшенных из реактора: двуокись урана, йод -131, плутоний-239, нептуний-139, цезий-137.138, стронций-90 и другие с периодами полураспада от нескольких суток до 1500 лет.

Площадь зараженных территорий – 2449,7 тыс. га (не считая загрязнений на территориях Австрии, Болгарии, Венгрии, Италии, Норвегии, Польши, Румынии, Великобритании, Турции, Греции, Германии, Финляндии, Швеции, Югославии).

Число переселенных – 4 млн. человек.

По семибалльной оценке катастроф, принятой ООН, авария на ЧАЭС оценивается в 7 баллов.

В тридцатикилометровой зоне в районе аварии на ЧАЭС есть множество могильников – туда, в бетонированные подземные бункеры, свозили на захоронение весь чернобыльский хлам: под землю уходили машины, оборудование, зараженная почва, строения, забитый скот и многое другое, составляющее некогда быт эвакуированных людей. Также к числу объектов, представляющих радиационную угрозу, была причислена и одежда ликвидаторов, которая подлежала обязательному захоронению в могильнике. Сегодня в чернобыльском могильнике оказались сами ликвидаторы последствий аварии на ЧАЭС. Могильник этот – на территории России. Тут – почти в каждом ее городе – доживают в болезнях и нищете выброшенные из жизни люди, пострадавшие от радиации. Министерство труда и социальной защиты населения РФ – главный дизайнер этих свежевырытых могильников для оставшихся в живых чернобыльцев. Именно оно успешнее всех борется с ликвидаторами, лишая их инвалидностей, лекарств и прав на льготы, доказывая тем самым наше вечное и неизменное – "всегда бессильный виноват".

Красивые слова

Давно уже в наших СМИ нет сюжетов на одну из некогда горячих тем – о жизни чернобыльцев. Только это не значит, что люди эти получили все, что положено им по закону, и теперь жируют на государственные деньги, не зная, чем забить свой пресытившийся от обжорства желудок. Увы... Скорее, другое – вымерли. И отсюда – молчание.

Государство, как клиент, попользовавшийся их услугами, само же и объявило им войну. Видимо, от досады на живучесть тех, кто, по оптимистичным прогнозам медиков, давно уже был обязан слезть с шеи российского бюджета и оказаться на кладбище. Законов, нормативных документов, приложений и пояснений о том, как надо расправляться с чернобыльцами, принято и отменено столько, что даже Конституционный суд запутался и вот уже несколько лет не знает, с какого бока подойти к правительственным письменам, в которых чернобыльцы не объявлены врагами народа, а вроде бы наоборот – героями, отдавшими свои жизни и здоровье на ликвидацию последствий самой крупнейшей в мире техногенной катастрофы, угрожающей экологической безопасности не только Украины, но и значительной территории европейской части РФ (обширные радиоактивные пятна чернобыльского происхождения отмечены и в Ленинградской области).

Теперь только раз в год, 26 апреля, случается у ликвидаторов подобие праздника, когда некоторые (и давно уже – не все) каналы ТВ дают пострадавшим возможность умилиться – оказывается, о них еще помнят! В блоке новостей после освещения ударных темпов демократизации и реформ, успешно проводимых разными партиями, и в особенности правительством, обнаруживается двухминутный ролик о них. В сюжете всегда одно: руины четвертого энергоблока ЧАЭС, снятые с высоты вертолетного полета, красные гвоздички на могилах пожарников и за кадром – изумительно красивые слова, мол, герои, грудью защитили Родину и прочая и прочая. Вдоволь насмотревшись на сюжетик, чернобыльцы протирают промокшие вдруг глаза ("Ах спасибо... надо же... вспомнили...") и под звуки французской песенки, сопровождающей обещания какой-то погоды на 27 апреля, начинается отсчет очередного года жизни после аварии.

Раз пишем, два в уме

Каждый очередной год бюджет РФ увеличивается не только по причине мирового подорожания нефти, но и потому, что ударно и неуклонно сокращается одна из расходных статей его, направленная на выполнение Закона "О социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС".

О темпах быстрого сокращения числа ликвидаторов в стране можно судить лишь по цифрам такого же официального происхождения, как и сводки о числе солдат, погибших в Чечне, сочиняемые по принципу "раз пишем, два в уме". Но и по этим скудным данным можно получить хоть какое-то представление о том, что такое гражданин, подвергшийся радиационному воздействию. Взять хотя бы "Федеральную целевую программу по защите населения РФ от воздействия последствий чернобыльской катастрофы на период до 2000 года", утвержденную Постановлением Правительства Российской Федерации 28 августа 1997 г. № 1112: "По данным Российского государственного медико-дозиметрического регистра лиц, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС, отмечается интенсивный рост заболеваемости, инвалидности и смертности среди участников работ по ликвидации последствий чернобыльской аварии (ликвидаторов). Наиболее значительные медицинские последствия наблюдаются у ликвидаторов 1986–1987 годов. Показатель инвалидизации выше аналогичного для России в 3,7 раза. Число инвалидов среди ликвидаторов возросло с 1991 года почти в 10 раз. В последние годы выявлена тенденция резкого прироста годовых показателей смертности среди ликвидаторов, которые в среднем выше аналогичных показателей по России в 1,5 раза. Медицинский прогноз для ликвидаторов 1986 года и отчасти 1987 года наиболее неблагоприятный".

Входит ли в этот показатель смертности статистика эпидемии самоубийств чернобыльцев, в основном молодых безработных мужчин, ставших одинокими и никому не нужными? Вряд ли... Что можно ждать от тех, кто трясется над каждой строкой бюджета и во имя этой строки преподнесет миру любую статистику, какая нужна для создания портрета России с человеческим лицом.

В той же "Целевой программе" вскользь говорится и о будущем: "Анализ медицинских последствий чернобыльской аварии, их динамика и прогноз свидетельствуют о том, что проблема минимизации этих последствий и повышения эффективности медицинской помощи лицам, подвергшимся радиационному воздействию, сохраняет актуальность не только на ближайшие годы, но и на длительную перспективу".

Понятно, что государство не желает вязнуть в "длительной перспективе" "этих последствий" и поэтому, особенно с момента назначения на свой пост господина Починка, "проблема минимизации этих последствий и повышения эффективности медицинской помощи лицам, подвергшимся радиационному воздействию", начинает решаться совершенно иными способами, которые иначе как сживанием со света назвать нельзя. За годы, прошедшие после аварии, госпрограмма по реабилитации жертв Чернобыля никогда не выполнялась более чем на десять процентов. Но министерству труда и социальной защиты и это показалось много.

Многим ликвидаторам памятны осенние события 2000 года, когда инвалиды-чернобыльцы из Тулы пешком пришли в Москву и вся страна с экранов ТВ видела их – немощных, едва бредущих по столице своей Родины, теряющих сознание и поддерживающих друг друга. Тысячи чернобыльских вдов рыдали в тот день не от этого зрелища. Тогда (еще старое) НТВ показало миру другое – милиционера на посту. Вполне взрослый мужик, не отворачиваясь от телекамер, с усмешкой и ехидцей говорил в рацию: "О! Идут... Эти... Мутанты идут".

Телевизионное выступление министра труда и социальной защиты, последовавшее за этой акцией тульчан, запомнилось еще больше. В нем Починок буквально настраивал общество против чернобыльцев, называя при этом такие фантастические суммы пенсий, что многие ликвидаторы потом боялись смотреть в глаза своих соседей-пенсионеров, готовых вот-вот поверить нахрапистой речи министра.

Чернобыльцы не скрывают – да, такие выплаты есть. Они существуют, и Починок прав. Только из сотен тысяч ликвидаторов их получают единицы. Покопавшись в газетах тех дней, можно поименно назвать этих счастливчиков – это те, чьи министерские и генеральские зарплаты еще в годы СССР исчислялись тысячами, кто на час на два наезжал в Чернобыль в бронированных машинах, позировал привезенным с собой телевизионщикам программы "Время" и утаивал масштабы трагедии, подвергая людей смертельному риску. От нововведений Починка по миминизации бюджетных затрат на чернобыльцев эти люди не пострадали – они и сейчас, как и в прежние времена, крепко держатся за древко нового флага и демонстрируют миру свое отменное здоровье и холеные лица, на которые не попала ни одна радиоактивная пылинка. Они по закону – ликвидаторы.

Но есть и другие, те, кто светился не под объективами камер, старательно обходивших их, а от радиации, въевшейся в их тела. Многим, кто работал тогда в Чернобыле, знакома классическая картинка тех будней: к приезду этих летучих правительственных бригад главных ликвидаторов аварии зона Чернобыльской АЭС традиционно превращалась в райские кущи Потемкинской АЭС. Как всегда в таких случаях, все силы кидались на работы по созданию декораций светлого завтра – спешно белили тополя и поребрики, разравнивали граблями газоны, густо поливали дорогу по маршруту следования комиссии, прибивая радиоактивную пыль, бетонировали площадки, на которых главные члены страны будут фотографироваться согласно протоколу.

Приведением в лоск места катастрофы занимались салажата-солдатики, которых туда нагнали не одну сотню тысяч, даже не сообщив при этом – в какой части Союза их выгрузили на хлябь полей, засеянных по весне радиоактивными частицами. Эти парни, прозванные в зоне "биороботами", руками (!) собирали в обыкновенные ведра куски графита, дававшие до 2000 рентген/час. Они разбирали завалы, занимались дезактивацией территорий, мыли, драили, чистили, буквально пускали пыль в глаза, – и все это без респираторов, хотя бы таких элементарных, как "лепесток". В жару и в пыли, на территории ЧАЭС, по всей зоне и недалеко от желтого дома правительственной комиссии СССР шуровали солдатики, разгребая руками горы радиоактивного мусора, и черный пот стекал по их непокрытым спинам, уже прихваченным ядерным загаром. Никто не смотрел на них из тонированных свинцовых окон этого здания. Никто не заметил этих преступлений, когда тысячи гамма-лучей буравили тела неграмотных по части охраны труда и ядерной физики пацанов и альфа-частицы вживлялись в легкие, дырявя их бесконечной бомбардировкой частиц. Солдатня. Мусор. А на случай болезни уже есть секретное указание Минздрава: диагноз только один – ОРЗ. Не согласным с диагнозом предлагали другой – радиофобия. Проще – маниакальный психоз.

И после этого у тех, кто не умер на радость бюджету, жизнь теперь – сплошной телевизор. На каждое 26 апреля – двухминутный ролик на упокой души покажут, потом, ближе к концу века, – мента с рацией, всасывающей в себя слово "мутанты", а на додатку – Починка с провокационной речью о чернобыльцах, выставленных министром хапугами, задарма съездившими на курорт и требующими за это исключительных благ соцобеспечения.

Они были

За семнадцать лет, прошедших после аварии и работы в зоне, публикации о судьбах ликвидаторов исчисляются единицами. Кроме Светланы Алексиевич, не нашлось публицистов, которые осмелились бы написать жуткую правду о трагедиях тысяч людей: об их коротких жизнях и мучительных смертях; об их детях и вдовах; о пилотах, видевших своими глазами ядерный ад; о бульдозеристах, закапывающих "рыжий лес"; о восемнадцатилетних девчонках, прихваченных в зону для развлечений; о строителях "Саркофага"; о тех, кто приезжал в Чернобыль на час; и о тех, кто без респираторов разбирал завалы, глотая пыль и песок; об ученых и солдатах; о сошедших с ума импотентах; о красивых женщинах, рожающих уродцев; об одиноких старухах, так и не понявших: что же это такое – радиация, от который умерли их сыновья, не оставив им внуков.

Страна метнулась вперед – от трагедии к трагедии – и боль чернобыльцев на фоне войн и терактов стала казаться терпимой. Но теперь, когда в тумане нашего будущего так четко обозначились контуры прошлого, видно, что горе тысяч жертв разных катастроф так ничему и не научило наше общество. А если так, то непройденный урок придется проходить вновь. Что-то неладное творится сегодня в душах людей, мгновенно забывших о катастрофах Чернобыля, Чечни, "Курска". Страшно будет, если история сама пожелает напомнить об этом.

Инженеру Алексею Викторову было сорок лет, когда он попал в тридцатикилометровую зону:

– Те, кто работал в зоне, потеряли не только здоровье. После Чернобыля оказались сломаны судьбы. Те, кто там не был, сделали себе карьеры, а теперь с высоты своего положения презрительно смотрят на нас. Еще бы – их жизнь удалась. А к нам отношение такое, словно мы виноваты в том, что отдали свое здоровье за их радиационную безопасность. С войны можно прийти здоровым, но не из Чернобыля. Этого никто понимать не хочет. Многие из нас, не потеряй здоровье, тоже могли бы стать и директорами, и начальниками, и докторами наук, открыть бизнес. А теперь мы – на свалке. Вернувшись после Чернобыля, мы еще не знали – что ждет нас. Мы не знали, что будут какие-то льготы, из-за которых нам начнут завидовать, а следовательно – и презирать. Не думали, что заболеем и – молодые совсем! – станем лысыми и беззубыми, превратимся в развалин с трясущимися руками, с обмороками, с бессонницей, с тяжелыми болезнями, которые разрешили обнаруживать у нас только после развала СССР. Только теперь мы узнали правду. Вместо обязательного ОРЗ, из-за которого запускались наши болезни, у каждого смертный приговор. И нет среди нас ни одного чернобыльца, которому бы не приходилось от чиновников разных рангов – от врачей даже! – слышать стандартную, гневную и все объясняющую фразу: "Мы вас туда не посылали!"

Это правда – не посылали. Большая часть ликвидаторов – пригнанные. Как скот. Добровольцы, оказавшиеся там, понимали, что может быть с ними после зоны. И не хотели думать об этом. Потому что надо было работать, делать что умеешь для того, чтобы радиация не расползалась и не губила людей. Надо – это был мотив. Многие из чернобыльцев знают, что немалая часть тех, кто "не посылали", в то время вдруг обзавелись справками о жутких болезнях, освободивших их от командировок за смертью. Встречая вернувшихся из зоны людей, они первым делом спрашивали, не скрывая неприязни: "Ну? Много денег загреб?" А позже, узнавая о страшных болезнях, злорадствовали, радуясь торжеству справедливости: "Бог наказал за жадность..."

На деньги, заработанные в Чернобыле, Алексей Викторов купил дочери куртку, а жене – шерстяную кофту. Теперь, не имея возможности работать, он пытается понять – почему общество так обошлось с ними? сколько зла от чернобыльцев? почему есть деньги на войну и нет денег на здоровье людей? кто виновник продолжающейся трагедии?

– Я опять – о кормильце нашем... Этот наш, Починок, приехал как-то в институт экспертизы трудоспособности. Это же его вотчина. Институт этот не Минздраву подчиняется, а министерству имени Починка. То есть экспертизу трудоспособности делают подчиненные Министерства труда. Покажите мне такого плательщика-дурака, который сам себе навяжет обязательство платить людям пенсии. Вот институт этот занят только одним – признать как можно большее число инвалидов трудоспособными и отвязаться от них. Многим инвалидам пришлось видеть самого министра и слышать его указания, даваемые персоналу, вприпрыжку бегающему за ним по коридорам. Пролетая мимо калек, он твердил так громко, что слышали все больные: "Поменьше инвалидностей! Поменьше инвалидностей! Поменьше инвалидностей!" А что тогда должен думать врач? А то и думает: "Ага... Ну дам я инвалидность Петрову, а завтра меня с работы попрут за невыполнение распоряжений министра. А Петров этот, что, родня мне, что ли? Э-э-э нет... И пусть не притворяется, что у него ног нет"... Экспертизу трудоспособности дать в руки Министерства труда – это то же самое, что инвалида в клетку с тигром посадить.

Для чернобыльцев это и есть та самая минимизация последствий аварии на ЧАЭС. Последствий, разумеется, для бюджета. Министр, вынашивающий благороднейшую мечту – сократить в стране число инвалидов – правда, не уточнил цену, какой может быть достигнуто это "поменьше". До тех пор пока в стране не будет создана независимая экспертиза трудоспособности населения, Министерство соцзащиты будет успешно экономить на пострадавших.

Алексей Викторов считает, что отношение к чернобыльцам в стране всегда было не из лучших, но в последние годы обращаться с ними стали еще хуже:

– У меня такое ощущение, что я преступник. Чернобыль – это клеймо. Клеймо врага, наверное... Где бы не появился чернобылец – в пенсионных фондах, в поликлиниках, в больницах, в кабинетах чиновников разных мастей – ему, копируя поведение друг друга, откровенно демонстрируют, что чернобылец – паразит. И чаще всего гневно: надоели! объели! мешают! достали! – Викторов умолкает, вспоминая свои унижения. – В законе такое понаписано. А на самом деле – ноль! Это и есть реальная политика государства по отношению к нам. Мы все поняли – чернобыльцев нет. Они были... А живые, стоящие в очереди за смертью, – отбросы. И назубок должны выучить новый курс правительства – здоровье и благополучие ликвидаторов в планах Родины не предусмотрено. У меня очень талантливые дети, и я знаю, что они многого достигнут в жизни. И я только об одном мечтаю, только об одном – чтобы мои дети стали предателями Родины. Каждый из тысяч чернобыльцев имеет право так сказать своим сыновьям: "Посмотрите, что стало со мной. Эта страна может только брать, кидать в ГУЛАГ, в огонь, на войну, в пекло, а когда вы станете немощными – вас накажут. Накажут за то, что с вас больше нечего взять..."

Цена мечты

Короткая заметка в "Новой газете" о том, что в Белоруссии начался массовый перевод инвалидов второй группы на третью, а с третьей – на вольные хлеба, была понята российскими чернобыльцами как сигнал бедствия. Вскоре их догадки подтвердились – с российскими чернобыльцами, годами не получающими никакого лечения, стало происходить то же, что и с белорусскими. Белоруссия, похоже, была выбрана в качестве полигона для очередного эксперимента на людях. Задумщики его размышляли совершенно логично: если белорусы, в массовом порядке лишенные инвалидностей, не устроят бунта и все сойдет гладко, то эту меру по сокращению бюджетных растрат на каких-то там сирых и больных можно применять и на российских инвалидах Чернобыля. Почему наше правительство не может поступить откровенно – собрать их в одном месте и применить газы – объяснить до 31 декабря 2004 года не представляется возможным.

Перечень медицинских учреждений, в которых обслуживаются ликвидаторы, – доказательство того, что "Целевая программа" по реабилитации пострадавших – филькина грамота, и ее никто и никогда всерьез не воспринимал. Нет таких медицинских учреждений, куда чернобылец мог бы спокойно прийти и без страха наткнуться на хамство гордо сказать: "Я – ликвидатор".

Первые годы после аварии их охотно принимала у себя ВМА – чернобыльцы были диссертационным материалом военных медиков, на них можно было быстро стать кандидатом медицинских наук. Теперь, вот уже лет восемь, никаких чернобыльцев ВМА и видеть не желает. Многие хотят еще раз обследоваться и пройти курс лечения в этой клинике – увы, вход туда теперь закрыт. Последние годы там другая тема: солдатики из Чечни. Когда спрос на них пройдет – красный свет запрета зажжется и перед ними.

Оставшиеся без наблюдения ВМА чернобыльцы наблюдаются в поликлинике профпатологии, в которой несколько лет нет невропатолога и никогда не было кардиолога – главных врачей для пораженных радиацией. В ней всего четыре специалиста – ЛОР, окулист, хирург и терапевт. Находится она на южной окраине города у метро "Московская" – видимо, для того, чтобы поменьше шастали. Поэтому большая часть петербургских чернобыльцев может добраться до поликлиники только в случае исключительно прекрасного самочувствия. Инвалидам центра города и северных районов такой поход не по силам. Еще дальше и глубже упрятаны аптеки, обслуживающие чернобыльцев – на улице Типанова и Луначарского. Теперь, правда, нужда добираться до этих аптек у чернобыльцев отпала – бесплатных лекарств все равно нет.

В районных поликлиниках? Там и вовсе безнадежно появляться – сразу заявляют, что у чернобыльцев есть своя поликлиника и нечего наглеть и таскаться сюда. О рецептах на бесплатные лекарства тут вообще упоминать не стоит – могут накричать. В лучшем случае – разрекламируют новомодное лекарство ценой в месячную пенсию, которое, естественно, бесплатно никто не пропишет.

О том, как "Скорая" обслуживает чернобыльцев, рассказала дочь инвалида второй группы:

– Он потерял сознание. Дома – никого нет. Звоню по "03", рассказываю, плачу... Мне дают другой номер телефона. Звоню туда – опять дают еще номер телефона... И это при том, что человек лежит без сознания... В общем, у меня на бумажке оказалось четыре номера телефонов и кончилось тем, что мне начали давать номера друг друга – в обратном порядке. Еще случай был год назад. Приехали, посмотрели, что он лежит без сознания, и так ехидно, нагло спросили меня: "Ну что? Анальгинчик ему вколоть?" Я послала их... Другой раз, когда папа потерял сознание, приехал врач и сказал, что надо госпитализировать и он даст какие-то бумаги в поликлинику участковому врачу. Пришла врач, полистала карточку, бросила ее, не записав даже, что с отцом, и начала ругаться: "Какая госпитализация? Не надо!" И ушла... Еще полтора месяца после этого сам ходить он не мог совсем...

Жаловаться куда-либо абсолютно бесполезно. Не у каждого здорового есть силы на такие подвиги – самому кидаться на амбразуру цинизма современных медиков.

Хождения по кабинетам врачей могут кончится весьма плачевно:

– Я пришла в поликлинику профпатологии к терапевту за справкой, – рассказывает Марина Васильева. – Терапевт в том возрасте, когда уже правнуки появляются... Я получила справку, и мне надо было быстрей бы идти. Но тут врач спросила о моем самочувствии. Дернул меня черт сказать, что мое самочувствие на шестьсот рублей в месяц не может быть хорошим, тем более если нет лекарств. И на всякий случай спросила – есть ли бесплатные рецепты? Боже! Какой крик начался! Сначала терапевт заявила мне – с таким откровенным и явным удовольствием – что все, мол, лафа ваша кончилась и теперь никаких бесплатных лекарств нам не будет. Этого ей показалось мало, и она выкрикнула вдруг: "И вообще, сама виновата! Нечего было троих детей рожать!" Я удивилась и спросила ее: "А что, родить троих детей – это преступление?" Тут, по-моему, у терапевта началась истерика. Еще громче и все то же – мол, нечего детей заводить, и муж виноват, коль я одна с тремя детьми живу... Кончилось тем, что врач ехидно прошлась по моей личной жизни. Меня уже трясло... Я уже плакала и только смогла сказать ей, что прежде чем так говорить о моей семейной жизни и кидаться обвинениями, стоило бы поинтересоваться – жив ли отец моих детей. Я приехала домой и слегла... Это был такой стресс... Вот теперь лежу в больнице. Резкое ухудшение. А ведь эта врач каждый год пишет мне собственной рукой в справке – сердечная недостаточность. И вот так может накричать и просто оскорбить больного человека. После этого могу я идти на прием к такому терапевту? Чтобы опять хвататься за сердце? Все... Значит, теперь я просто лишена возможности наблюдаться в этой поликлинике. Пожаловаться? Интересно бы было... При медицинской сестре вся эта сцена происходила... Только найдется ли у двух медиков всего лишь одна простая человеческая совесть?

Стационарное лечение чернобыльцев – это разорение нищенского бюджета семей ликвидаторов. Постельное белье, шприцы, диагностика, лекарства и питание – за счет пациента. За процедуры – тоже отдельная плата. Одной пенсии на курс лечения в стационаре не хватит. А еще всегда приходится выбирать – себя лечить или детей кормить? Любой родитель, естественно, выбирает не собственное лечение, а обеспечение детей.

Как ни ищи компромисса интересов больных и Починка, но цена его мечты по сокращению инвалидов в стране – это калека, загнанный в медицинский тупик: к одним пойдешь – пошлют вон, другие – нахамят, третьи – разорят, четвертые – предложат анальгинчик, пятые – попросят взятку, шестые – придумают очередную мечту о наполнении бюджета. Отсюда – смертность, мрачные перспективы, суицид. В лучшем случае, депрессия – чем не могильник для больных и нищих?

Куда пойти, куда податься?

В каждом городе, где живут ликвидаторы, конечно же, есть "Союз Чернобыль". Именно через эти Союзы когда-то и проходила гуманитарная помощь. Приходит ли эта помощь сегодня – основная масса чернобыльцев знать не может.

– Последний раз нам давали елки на Новый год, – рассказывает Алексей Викторов. – Лет семь назад... И все... Тут как-то слух прошел, что нам пенсии неправильно начисляют. Звоню в "Союз Чернобыль" спросить, как можно все разузнать. Говорят: "Приходите, проверим, консультация сто рублей". Там в Союзе такие же инвалиды, как я, деньги зарабатывают так... На своих. Раз в год из районного Союза звонят сами – приходите за продуктовым набором. Иду... Очередь вдов сидит... Выдают бутылку масла, крупу какую-то, горошек... И опять – сто рублей... В общем, кто в эти Союзы затесался – а Союзов этих только по Питеру не меньше десятка – те свои чернобыльские льготы все реализовали. Начинали эту работу одни. Потом другие пришли, разогнали старых... Там такие войны были. О-о-о... Благо, не дошло до взрывов на кладбищах, как у афганцев. Что говорить? Эти Союзы – не для нас.

Как пыталась подлечить сына, рожденного после Чернобыля, рассказывает Макеева Елена:

– У ребенка постоянно носовые кровотечения, нарушен обмен веществ, почки больные. В тринадцать лет у него уже букет болезней. Хотела отправить его на лечение. Детям ликвидаторов предлагают два варианта: санаторий в Болгарии и база отдыха во Франции. Пишу заявление, прилагаю справку из детской поликлиники, отдаю в организацию "Дети Чернобыля". Через несколько дней по телефону выслушиваю разъяснения: "Комиссия рассмотрела ваши документы. Для получения путевки в санаторий ваш сын не так серьезно болен. А в лагерь отдыха мы его отправить не можем, так как, судя по справке, ваш ребенок не здоров и состоит на диспансерном учете". Где грань между "болен-здоров", мне объяснять не стали. Интересно... Звоню знакомой. Ее сыну тоже отказали по тем же причинам. Ладно, наши дети – ни бэ ни мэ... А кто же тогда бесплатно ездит в Болгарию и Францию?

В Управлении социальной защиты населения есть инспектор, курирующий дела инвалидов-чернобыльцев. В середине девяностых ликвидатор рассказал мне о совместном заседании "Союза инвалидов Чернобыля" и Управления соцобеспечения Санкт-Петербурга:

– После жалоб на невыплаты сумм возмещения вреда здоровью и невыполнение Закона о соцзащите чернобыльцев слово взяла инспектор. Она не оправдывалась и не просила потерпеть. Она отчитала нас и выдала следующее: "Я все силы приложу, но половину из вас, самых горластых, инвалидности лишу!" И действительно, так и вышло. Самые "горластые" скоропостижно "выздоравливают". Желающих отстаивать свои права заметно поубавилось.

Как инвалидам труда, чернобыльцам полагается выплата ущерба, нанесенного их здоровью. Никто из ликвидаторов не знает дня выплаты этих сумм. За почти два десятилетия так и не установлены конкретные дни выплат пособий и поэтому их порой приходится ждать месяцами. Местная власть ссылается на неаккуратность федерального бюджета, на иждивении которого находятся ликвидаторы. Федеральная рапортует о досрочном перечислении средств. Казначейство, куда не раз уже обращались чернобыльцы, выискивая свои заблудившиеся деньги, постоянно ссылается на какие-то банки, в которых плутают чернобыльские выплаты. Прокуратура смогла бы отследить путешествия денег из Москвы в Петербург, но она почему-то этого не делает.

Официальных отписок о фактах задержки выплат инвалидам и вдовам чернобыльцев можно собрать несколько томов. Порой ответы эти просто унизительны. Так, например, на жалобу о многомесячной невыплате пособий в ответе заместителя главы администрации по социальным вопросам Громова В.В. (от 23.04.1996 г. № 127/409) был указан размер пенсии инвалида (как будто он ее не знает), срок последней выплаты ее в декабре 1995г. (больше пяти месяцев назад) и далее следовала приписка: "Оказать Вам материальную помощь, к сожалению не представляется возможным, в связи с отсутствием денежных средств". Это при том, что просьб о помощи в жалобе не было, и человек, почти полгода не получавший денег, просит лишь то, что ему положено по закону.

Бывало, хамили и прямо в лицо. Однажды ликвидаторы, не получавшие положенных им денег многие месяцы, в один день, каждый от себя лично, отправили президенту Ельцину телеграммы одного и того же содержания: "Чернобыльцы голодают!" Ответ последовал незамедлительно. Рано утром в дверь одного ликвидатора позвонили, и сотрудница неизвестно какого ведомства с криком ворвалась в квартиру чернобыльца и, не представившись, произвела настоящий обыск. Начался он с холодильника под вопли этой сотрудницы: "Голодают они, видите ли!" После обыска в кухне она осмотрела интерьер квартиры и, обозвав больного человека тунеядцем, приказным тоном вынесла свое решение: "Идите к метро и продайте вещи!". И даже посоветовала – какие из вещей инвалид второй группы должен оттащить к станции метро: книги, пианино, комнатные цветы, телевизор. В отчете после обыска квартиры было написано, что инвалид с утра пораньше был пьян. Извиняться за инцидент пришлось районному инспектору, благо, "уличенный в пьянстве" догадался сразу же позвонить в районный отдел соцобеспечения и через час в его квартире был другой соцработник.

Ответ от господина Громова был такой: "Управление... рассмотрев ваше повторное обращение, поступившее из Администрации Президента РФ, сообщает, что обследование на дому 18.03.96 г., от которого вы отказались, было вызвано обращением в адрес Президента и устной просьбой работников Мэрии". На каком основании работники Мэрии дают устные санкции на обыски в квартирах граждан, нарушая еще и еще раз их права, УСЗН Санкт-Петербурга уточнять не стало.

В современной истории России уже есть прецеденты обращения ликвидаторов в Европейский суд. И есть решение суда в пользу пока только одного-единственного чернобыльца России. Нарушений закона о медицинском обеспечении и социальной защите пострадавших от радиации такое множество, что ни один суд за годы, оставшиеся в жизни чернобыльцев, не успеет рассмотреть даже сотой доли этих вопросов. Сумму нарушений прав чернобыльцев, лишенных гарантированного медицинского обслуживания и соцобеспечения, можно квалифицировать как лишение их конституционного права на жизнь. И давно уже пришла пора собирать улики.

За индексацией – в суд

Почти десятилетие после аварии инвалиды-чернобыльцы потратили на то, чтобы их признали инвалидами труда. Но и после этого признания их хождения по инстанциям не закончились – оказывается, пересчитывая им пособия по возмещению вреда, нанесенному здоровью, первоначальную сумму забыли умножить на коэффициент шесть. В 1995 году начались массовые обращения чернобыльцев в суд, и тогда государству пришлось крупно раскошелиться. Именно эта история послужила причиной ярых нападок Починка на инвалидов-чернобыльцев, на законном основании получивших причитающиеся им деньги. Сумма вреда, нанесенного здоровью, начисляется по принципу возмещения фактического ущерба пострадавшим. Кроме чернобыльцев, в нашей стране теперь такое количество пострадавших от умышленных действий государства, что никакого бюджета не хватит, чтобы возместить ущерб мирному населению Чечни, матерям, потерявшим сыновей-солдат, и прочим жертвам новой политики. Поэтому, наверное, и возникла в недрах министерства труда и социальной защиты населения новая идея – фактический ущерб гражданам не выплачивать, а ограничиться частью некой усредненной суммы. С 2000 года возмещение вреда было пересчитано, и чернобыльцы стали получать фиксированную скромную сумму, значительно отличную от той, если бы инвалидам начисляли фактический ущерб, нанесенный их здоровью и судьбам.

Но и этой хитрости государству показалось мало, и оно пошло на прямой обман. Суммы ущерба с 2000 года ни разу не индексировались ни по росту МРОТ, ни в соответствии с прожиточным минимумом.

Оказывается, оштрафовать гражданина за безбилетный проезд в транспорте можно из расчета МРОТ, а вот пересчитать ему пособие – нельзя, ибо согласно закону, с 19.06.2000 г.. МРОТ "освобождается от функции критерия индексации различных выплат в целях защиты от инфляции".

Только через два года Конституционный суд вынес другое решение и предложил индексировать возмещение ущерба, нанесенного здоровью, с учетом роста величины прожиточного минимума в субъекте РФ.

Как и во всех предыдущих сюжетах, государство, конечно, и бровью не повело и, естественно, суммы, выплачиваемые чернобыльцам, все те же, что и в начале 2000 года.

В районных собесах, где соцработников можно также причислить к жертвам государственной деятельности, чернобыльцам предлагают решить вопрос в суде. В ответе ОСЗН Калиниского района прямо сказано: "Размер денежной суммы может быть пересчитан после принятия Правительством РФ соответствующего постановления, либо издания Указа Президента РФ, либо по соответствующему судебному решению".

То, что Починок – откровенный борец с благополучием инвалидов Чернобыля, ни для кого не секрет, и к этому министру его подопечные обращаться никогда не станут – себе дороже обойдется. А где же Правительство? Где президент? За три года не издать Указ, улучшающий благосостояние больных людей, – это как понимать? Забывчивость? Или все же откровенное пренебрежение людьми, оказавшимися по воле государства в нищете?

Так или иначе, но в данном случае сам В. В. Путин наглядно демонстрирует – что для него люди. Не царское это дело с сирыми и убогими возиться. Тем более теперь, когда на Западе поговаривают о международном трибунале.

Тысячи чернобыльцев опять тратят последние силы и здоровье, чтобы дотащиться до суда и истребовать от государства то, что оно им задолжало. Ау, президент!..

Без вины безработные

Право на труд, предусмотренное Конституцией, могут реализовать миллионы граждан РФ, но только не чернобыльцы. Запись в трудовой книжке о том, что человек работал в Чернобыле, – это позорный столб судьбы, сообщение всему миру, что человек обречен на дискриминацию и унижения. Инвалид третей группы, связанной с ликвидацией последствий аварии на ЧАЭС, при устройстве на работу не имеет шансов получить желаемую должность. Никто, нигде и никогда не примет на работу человека, который девять месяцев в году болеет, а три месяца – чувствует себя просто плохо и, как правило, при температуре выше 37. Какие только ответы работодателей не приходилось слышать чернобыльцам. Самый мягкий из них: "Нет-нет, не надо..." А бывало и такое: "Куда ты прешь, калека? На хрена мне это нужно, чтоб я тебе из своего кармана больничный платил?"

Таким образом, любой инвалид-чернобылец, даже если он чувствует себя трудоспособным, лишен права на труд. Это автоматически обрекает его на нищету. Нищий и больной ликвидатор, как бы он ни старался, не исправит показатели статистики смертности среди чернобыльцев – она всегда будет высока. Как видно, правительство совершенно не взволновано этим. Совершенно верно: баба с воза – кобыле легче.

Памятник равнодушию

Много лет уже, со времен Анатолия Собчака, распорядившегося в 1996 году создать монумент, валяется на газоне у Пискаревского проспекта закладной камень памятника жертвам радиационных аварий и катастроф. По апрелям носят к нему цветы. Вряд ли пейзаж парка имени академика А.Д.Сахарова когда-нибудь изменится и появится в нем запланированный мемориал. Только все меньше и меньше людей будет собираться у него каждый год 26 апреля. Но свершится другое – закладной камень сам по себе станет памятником равнодушию городской власти. История несостоявшегося мемориала – это история борьбы с администрацией Петербурга, пришедшей после Собчака. Единственное, чем помогла городская власть своим чернобыльцам, это тем, что... дала разрешение на установку памятника за счет самих чернобыльцев.

По замыслу имена ликвидаторов должны быть выбиты на граните ЗАО КЗ "Возрождение", взявшим на себя существенные материальные затраты на изготовление памятника. Но вот спонсоров на бронзовые буковки найти не удалось. И тогда жертвам катастрофы предложили самим оплатить расходы на собственную память. В принципе, это не дорого. Но на эти деньги лучше купить детям бананов. Когда в нашей стране будут создавать мемориал жертвам грандиозного преступления под названием "равнодушие", миллионы наших потомков – а они у нас все-таки есть! – охотно пожертвуют на него – на метровые буквы имен тех, кто сегодня выживает своих инвалидов со света. И верю – эти буквы будут видны из космоса.

"Если завтра война..."

Когда живые доживают до зависти мертвым – это первый признак того, что в обществе произошла мутация сознания и грядет нечто беспощадное.

Могильники, созданные на территории тридцатикилометровой зоны, были построены наспех, и эти инженерные сооружения вскоре дадут о себе знать – время взломает уставший бетон, и тогда воды Днепра опять засияют, и снова понесутся по миру радиоактивные потоки смерти. Могильники, в которые загнали чернобыльцев России, тоже прорвутся. Прорвутся безверием общества, правдой потомков чернобыльцев, презрением сирот к стране, не сумевшей обеспечить их родителям минимум, цинизмом поколений, не желающих становиться кляпами для затыкания ран своей земли.

Все произойдет по известной формуле "причина – следствие". Не сомневаюсь, что уже сегодня, пока тихо и молча, молодежь задается вопросом: а стоит ли вообще служить такому государству, которое с откровенным презрением смотрит на тех, кому должно, и требует при этом, чтобы его с умилением называли Родиной? Увидев немощность и бесполезность искалеченных во имя его блага и процветания, это государство грубо огрызается на просьбы их, нервно напоминая о нерезиновых свойствах федерального бюджета, и щедро награждает других – явных и тайных героев обустройства России. Тех, кто и сегодня (опять и опять!) отправляет свой народ на подвиги – участвовать в рязанских учениях ФСБ, "мочить в сортире", "затянуть потуже пояса", встречать Новый год без света и тепла, начинать новую жизнь после наводнений и выживать целыми семьями при годовом бюджете, равном стоимости одной пары горных лыж. Правда, от такой раздачи пряников непременно наступают исторические последствия: случись завтра катастрофа – людские жертвоприношения придется добывать полицейскими мерами. Если народ позволит...

Хочется – расхочется

Звонит какой-то деятель: – Вы были в Чернобыле в первый год после аварии? – Был... – называю сроки. – Хорошо. Вы подпадаете под Указ президента и вам положен орден за мужество в виде креста. Хочется? – Конечно! Хочется! – радуюсь я и спрашиваю: – Орден или медаль? – Орден. Вы должны собрать документы...

Спешно записываю на клочке бумаги огромный перечень справок, копий, которые надо собрать, и номер телефона наградного отдела мэрии.

Орден мне хочется... На всякий случай звоню в "Союз инвалидов Чернобыля". Вместо разъяснений получаю мнение председателя: – Да, был такой Указ... Этому Ельцину делать больше нечего... Ерундой занимается... Надавали всем в 86-м году этих орденов, а теперь оказывается, что эти орденоносцы и в Чернобыле то ни разу не были. А орден уже не отнять. И пенсии они нешуточные получают... Надоело все это. Сами выясняйте...

Орден мне немножко хочется. Поэтому я звоню в наградной отдел мэрии Санкт-Петербурга. Представляюсь и получаю полную информацию: – Да, вам положен орден. Принесите документы... – дама скороговоркой говорит что-то о справках, табелях, командировках, прописке и удостоверениях. Записывать я не успеваю. – И еще – напишите заявление... – продолжает она.

Ордена уже не хочется, но спрашиваю: – А как писать заявление? Я, герой Чернобыля, такой-то такой-то, совершил столько-то подвигов (количество), столько-то героических поступков (количество) и столько-то мужественных деяний (количество). Прошу вас, учитывая мою исключительную самоотверженность и редчайший героизм, проявленный в районе Чернобыльской АЭС, наградить меня орденом мужества. Так, что ли? В тот момент, когда ощутил, что ордена расхотелось, меня выразительно посылают подальше:

– По телефону справок не даем!

Ордена мне совсем не хочется... Даже так – категорически не хочется.