Поединок с рябым чертом
66 лет назад Осип Мандельштам написал стихи в честь И. В. Сталина
Андрей ЧЕРНОВ
Надежда Яковлевна Мандельштам вспоминала, что в 1937 г. Осипу Эмильевичу впервые в жизни потребовался стол, за которым он сидел с карандашом "прямо как Федин какой-то!".
Через шестьдесят шесть лет, 5 марта 2003 г., в дружеском застолье в Петербургском Интерьерном театре, где мы с друзьями поминали Сталина негромким и недобрым словом, Николай Беляк захотел прочитать "Оду" Мандельштама. А перед чтением сказал, что в ней есть какой-то шифр. Потому что стихи настоящие, со звуком, и, казалось бы, бессмысленная строка "На шестиклятвенном просторе" словно на что-то намекает…
…На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна - добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу…
Итак, в крайних строчках две шестерки. Если это отсылка к Числу Зверя, то между двумя шестерками должна быть еще одна... А она и есть, ведь перед нами шестая строфа "Оды". Да и само число строк в заповедном отрывке (включая, разумеется, крайние строки-сигналы) - тоже шесть .
Про что же "Ода"? Читаем дальше:
…Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит…
Переведем на прозаический: меня убьют вместе с ушедшими в лагеря (Большой Террор начался не с 1937-го и не с убийства Кирова в 1934-м, а с раскрестьянивания России в 1929 г.), но я воскресну, чтобы сказать, что добро есть добро, а зло - зло.
Писательское начальство в 30-х было чутким к стиху, оно что-то заподозрило и решило "Оду" не публиковать.
Ставский сказал, что стихи "слишком сложные". Однако он и представить не мог, сколь был близок к истине:
когда б я уголь взял для высшей похвалы
для радости рисунка непреложной
я б воздух расЧЕРТил на хитрые углы
И ОСторожно, И тревожно
чтоб настоящее в ЧЕРТах отозвалОСЬ
в Искусстве с дерзОСтью гранИча,
я б рассказал о том, кто сдвинул мИра ОСЬ
СТА сорока народов чтя обычай
я б поднял брови малый уголок
и поднял вновь и разрешиЛ ИНаче…
Перед нами поэтический шифр. Уже четвертая строка "Оды" заключает анаграмму имени ИОС-И-/Ф/.
А строкой выше и строкой ниже читается слово, в общем-то малоуместное по отношению к вождю первого в мире социалистического государства, но впервые употребленное Мандельштамом по поводу Сталина еще в 1929 г. в "Четвертой прозе".
В пятой, шестой, седьмой, восьмой и десятой строках вновь: ОСЬ - И-ОС-И - И-ОСЬ - СТА…Л ИН.
Слово "черт" в "Оде" зашифровано шестикратно (и, значит, сознательно): расЧЕРТил - ЧЕРТах - оТца РеЧЕй упрямых - завТра из вЧЕРа - ЧЕРез Тайгу - ЧЕм искРенносТь.
Вот зачем Мандельштаму впервые в жизни понадобился стол и простой карандаш.
"Шестиклятвенный простор" - реминисценция из любимого Мандельштамом "Слова о полку Игореве", это там "шестикрыличи"-соколы парят на ветрах. На том же "Слове" Мандельштам шифровал и раньше. Вот стихотворение "10 января 1934":
Меня преследуют
две-три случайных фразы.
Весь день твержу: печаль моя жирна…
О Боже, как жирны и синеглазы
Стрекозы смерти, как лазурь черна…
Не верьте поэтам на слово. Ничего себе "две-три случайных фразы…" - пушкинское "Печаль моя светла…" и из "Слова": "Печаль жирна течет среди земли Русской".
В "Стансах" (1935 г.) он позволил себе прямо назвать источник (а литературоведы все равно не заметили!):
И не ограблен я, и не надломлен,
Но только что всего переогромлен…
Как Слово о полку, струна моя ТУГА,
И в голосе моем после удушья
Звучит ЗЕМЛЯ - последнее оружье -
Сухая влажность ЧЕРНОЗЕМНЫХ ГА!
"Слово": "…А восстонал, братья, Киев ТУГОЮ, а ЧЕРНИГОВ напастьми, тоска разлилась ПО РУССКОЙ ЗЕМЛЕ, печаль жирна течет среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу куют…"
Сталин ждал покаяния поэта за стихи "Мы живем, под собою не чуя страны…"
Он даже звонил Борису Пастернаку и спрашивал, мастер ли Мандельштам?
Пастернак рассказал Мандельштаму о том звонке, и Осип Эмильевич прокомментировал: "Боится, что мы нашаманим…"
Выходит, Сталин своим страхом перед поэтом сам и подсказал тому, что надо сделать. Сковав собственную крамолу, Осип Мандельштам поступил как древний скальд, сочиняющий "выкуп головы" (был такой жанр, когда поэт выкупал свою голову у правителя сочинением хвалы тому), но вписывающий в стихи магическое проклятье.
Другого способа оставить потомству свидетельство своей непокорности и свободы у поэта просто не было.
В начале 1937 г. Мандельштам написал не панегирик, а страшные стихи о тиране, "жнеце рукопожатий", о его жертвах и о себе, "медленном свидетеле труда, борьбы и жатвы". Последний образ тоже заимствован из "Слова о полку Игореве": "На Немиге снопы стелят головами, молотят цепами харалужными, на току жизнь кладут, отвевают душу от тела, Немиги кровавые берега не добром были засеяны, засеяны костьми русских сынов…"
Так что не прав современный комментатор, утверждающий, что Мандельштам начал эти стихи "из страха и желания спастись, но постепенно увлекся… Человек тридцатых годов не был убежден в своей человеческой правоте, чувство правоты у него сочеталось с чувством вины, а кроме того - гипноз власти, особенно - сталинский гипноз. Эти стихи - лишь наиболее полное, но не единственное свидетельство колебаний и сомнений Мандельштама".
Не было ни колебаний, ни сомнений.
Был поединок поэта и "рябого черта".
Была зашифрованная телеграмма, посланная нам, как сказал бы другой стихотворец, "через головы поэтов и правительств".
И даже последние две строки "Есть имя славное для сжатых губ чтеца, // Его мы видели и мы его застали", - обманка, и рифма подсказывает лишь ложное чтение. Не рифмой, но также анаграммой Мандельштам зашифровал то имя, которое всуе произноситься не должно (потому губы чтеца и сжаты).
"Имя ЕГО слАВное" - Иегова.
