Мы все равно будем вместе
Когда у дружинника отняли любимую, он провел собственное расследование
"Дорогая редакция!
Прошу вас помочь мне снизить брачный возраст. Мой будущий муж жизнеопытный, ему 39 лет. Мне через четыре месяца исполнится 18, но мы не можем этого ждать, потому что нам не разрешают видеться и даже звонить. А я считаю, что возраст не имеет никакого значения, если тело молодое и здоровый организм. Почему же мне нельзя завести семью с человеком, который ради меня готов на все и меня понимает?"
Воспитанница детского дома Ольга Петрова
Когда мы получили это письмо, Оли в детдоме уже не было. Она сбежала, и где сейчас скрывается, не знает даже ее жених. После побега она позвонила ему: "Потерпи, любимый. Мы не должны видеться, пока мне не исполнится 18. Тогда мы поженимся. Не волнуйся за меня, ведь на земле нет места, где мне будет хуже, чем в детдоме".
Мы разыскали Олиного жениха, и он оказался довольно известным человеком. Несколько лет назад об Александре Яцыне писали не только питерские, но и центральные газеты, потому что в перестроечное лихолетье он занялся восстановлением народных дружин. Его муниципальная служба охраны общественного порядка и отряд "ОКО" (охрана Крестовского острова) быстро обрастали добровольцами, и жизнь на Петроградской стороне становилась спокойнее. Только не там, где стояли детские дома. Тогда Александр начал привлекать в свою дружину детдомовских хулиганов. Сейчас они уже выросли, и многие из них работают в милиции. Все стали отличными ребятами, и судьбы у них хорошо сложились. Не сами по себе, конечно. Александр, как он выражается, "направлял" сирот – рассказывал, как люди за стенами детского дома живут, подсказывал, как выбрать профессию. "Не так уж много им надо, – считает он, – просто поговорить по-человечески". Девчонки тоже были в дружине. И однажды с ними пришла Оля – чайку попить. Ей тогда было пятнадцать лет.
– Я ведь считал, что любовь – это людская дурь и выдумки. Хотя сам два раза был женат. Но Оленька – это другое. Мы одинаково к жизни относимся, будто бы этой разницы в возрасте и вовсе нет. Хотя из-за возраста я здорово переживал: ну, куда – пятнадцать лет? Только через два года признался. А она говорит: "А я ждала, когда тебе понравлюсь".
Накануне зимних каникул Оля сказала в детском доме, что погостит у знакомых, а сама убежала к любимому. Две недели они жили в раю. Александр баловал сироту: покупал ей платья (сейчас они, включая свадебное, висят в его шкафу), кормил всякими вкусностями. Он подал документы сразу на опекунство и на снижение брачного возраста. Рассудил так: "пока опекунство будет оформляться, ей разрешат побыть у меня, потом вторую бумагу подпишут, и мы поженимся".
Каникулы кончились, Оля пошла в школу, а когда после уроков собралась домой, ее подхватили под руки два одноклассника и потащили в детский дом. А чтоб не рыпалась, побили. Девушку посадили под замок и выпускали только в школу, под конвоем.
Александр вспылил: "Не имеют права удерживать насильно! С 14 лет обязаны считаться с мнением человека, а ей почти 18!" Он пришел к школе, вырвал Олю из рук конвоиров и повел домой. Администратор детского дома кинулась в милицию. Влюбленных повязали и отвезли в участок. После допроса Джульетту затолкнули в воронок и доставили в гостеприимное детское учреждение, где и заперли на ключ. А Ромео обвинили... в насильном удержании несовершеннолетней и открыли дело.
Стали доходить слухи, что на него собирают компромат. Знакомые рассказывали, как их вызывали в отделение и угрозами ("а мы тогда твоего мужа посадим") принуждали дать против него показания – шили аморалку. Его дочь Таню долго заставляли написать, что отец приставал к ней с сексуальными домогательствами.
Через детдомовских пацанов Александр узнал, что Олю держат взаперти. Науськанные воспитателями подростки травят ее, оплевывают, избивают по нескольку раз в день. Звонить ей запретили и только изредка, тайком Оля передавала свернутые в маленький квадратик записки:
"Сашенька!
У меня на душе так печально. Но стараюсь представить, что уже скоро тебя увижу. И чувствую, что еще есть надежда и капелька радости. Все-таки мы – одно целое и единое.
В пятницу меня вызывала социальный педагог и сказала, что из-за нас началась война. Она спросила, за кого я буду? Я сказала, что подумаю.
Я так скучаю по милому котику!"
Война разгорелась не на шутку: детдом с местным отделением милиции собирали компромат на Александра, а он со своими дружинниками занялись расследованием деятельности противников. За шпионской бумажной войной маячила поножовщина – Александру приходилось сдерживать своих многочисленных воспитанников, рвущихся разобраться с обидчиками командира. На Петроградке запахло погромами.
Сочувствующие детдомовские девушки решили заработать денег и купить комнату, в которой влюбленные могли бы скрываться... "Где им столько заплатят? – рассердился Александр, – на панели?"
"Сашенька, мне говорят ложь про тебя, а тебе – про меня. Со мной разговаривала педагог-психиатр. Советовала с тобой не связываться. Я сказала: "вы все ничего не знаете про него!" и со слезами хотела выйти из кабинета, но она закрыла дверь на ключ. Стояла и смотрела, как я плачу у окна, и спрашивала, как я себя чувствую.
Мой котик, какой же ты славный, хороший и нежный!!! Ты не печалься, я никому не позволю унизить тебя. Я постараюсь все проанализировать и понять: что они от меня хотят?"
Понять, чего они хотят, было явно не по силам наивной сироте. Зато с этим вполне мог справиться ее "жизнеопытный" будущий муж:
– В милиции мне орали: "Бери любую детдомовскую, а эту не получишь!" Значит, что-то они с ней химичат. Раньше были уголовные дела по торговле квартирами сирот, я сам помогал ребятам отстаивать жилье. А Оля с братьями прописаны в четырех комнатах коммуналки на Фонтанке. Две комнаты переоформлены на одну Олю. А ей в детдоме подготовлен психиатрический диагноз – хоть сейчас оформляй пожизненно в интернат. Когда в милиции узнали, что я этим занимаюсь, опять заорали: "Да кто ты такой, чтобы защищать ее жилье?" Ну, я и понял, что попал в точку.
Узнал я и зачем менты на меня дело открыли. В отделении хорошо была поставлена торговля компроматами. Я нашел пострадавших, они дали показания, и виновные уже сняты с работы".
В мае Ольга прислала еще одну записку, свернутую крошечным квадратиком, – как из тюрьмы. Ее собираются отправить в лагерь работать в прачечной. Девушка, которая была там прошлым летом, рассказала, что две прачки находятся в полном распоряжении пятерых парней из обслуги. "Они били нас, харкались и... были случаи коллективного изнасилования". Отказаться ехать Ольга не могла: директор приказал не принимать от нее никаких заявлений. Что же делать? Жениху ее "не доверяют", зато доверили пятерым ублюдкам. И она сбежала.
Сейчас девушку разыскивают менты (наверное, не успели оформить квартирку). Александра уже пытались арестовать (хоть каким-то "делом" надо отчитаться за свою бурную деятельность). Нас очень беспокоит, как Оля будет жить три месяца до своего дня рождения? Ведь она не сказала, где скрывается, даже жениху, зная, что за ним следят. На работу она устроиться не может – паспорта сиротам не дают (как когда-то колхозникам – чтоб не сбежали от рабовладельца). В детдоме и в отделении милиции сейчас идут проверки и вскрываются еще и не такие безобразия. Может, виновных все-таки накажут, и Оля сможет вернуться?
Нина ЗИНЧЕНКО
От редакции
В настоящее время Подкомитет по правам человека Госдумы РФ занимается проверкой информации, изложенной в данной статье.
Президентская программа "Дети России" была принята шесть лет назад, но несовершеннолетние так и остались у нас самой бесправной категорией населения. Лишившись родительского прикрытия, ребенок (или подросток) вполне официально попадает в рабство, теряет право голоса и рискует быть обобран как липка, если есть у него какое-нибудь имущество. Каждая сиротская судьба демонстрирует нам такую закономерность.
