СТАТИСТИКА
Александр БЕЗЗУБЦЕВ-КОНДАКОВ
Неволя обнажает в человеке его духовную суть. Лишение свободы, как и всякое страдание, не всегда очищает человека, а нередко усугубляет пороки, но в любом случае эта предельная открытость души вдруг обнаруживает то, чего никогда нельзя было бы узнать, проживи человек жизнь вольную.
Речь в настоящих очерках пойдет о тюремном законодательстве России, об условиях содержания заключенных и тюремных порядках, о роли тюрьмы в истории нашего государства и – главное – о судьбах конкретных людей, которым Господь определил сей тяжкий, скорбный жребий. Говорить об истории российских тюрем невозможно в отрыве от истории наказаний вообще, и поэтому мы постараемся взглянуть на тюрьму как на часть целой системы наказаний.
Взгляд за решётку и взгляд из-за решётки – такой "диалог" многое прояснит в нашей истории, даст ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми. Борьба за власть и социальные катаклизмы – эти сюжеты вплетаются в историю российских тюрем. Ведь это тоже наша история…
Конечно, наибольший интерес среди узников представляют те, кто оказался в тюрьме из-за своих убеждений, политических, религиозных, нравственных взглядов. Их изломанные судьбы отражают извечный поиск русским народом Правды, и, вместе с тем, показывают давнюю трагедию противостояния личности государству. И не случайно тема тюрьмы ярко отражена в русском фольклоре. Заглянем в словарь Даля: "От сумы да от тюрьмы не отрекайся", "Тюрьма, что могила: всякому место есть", "Худое дело тюрьма, а без неё нельзя", "Воля велика, да тюрьма крепка", "В тюрьму широка дорога, а из тюрьмы тесна!"…
Местом действия наших очерков станет то секретная политическая тюрьма Соловецкого монастыря, то избы Московского тюремного двора, места заключения при различных присутственных местах (земском суде, ратуше), то знаменитая Петропавловская крепость и тюрьма Суздальского Спасо-Ефимьева монастыря, где содержались, в основном, сумасшедшие преступники… Известные, ставшие впоследствии музеями места лишения свободы царской России и забытые общеуголовные тюрьмы, данные по которым приходится собирать по крупицам…
То же можно сказать и про мучеников узилищ. Были среди них и весьма известные персонажи русской истории, такие, как протопоп Аввакум или граф Пётр Андреевич Толстой, и безвестная, ничем не приметная арестантская масса, где уж нельзя отделить одну судьбу от другой.
Но если мы достаточно много знаем о роли тюрьмы в судьбах деятелей русской культуры, – а это, например, Н. Новиков, Ф. Кречетов, Н. Чернышевский, – то незаслуженно мало внимания уделяем вопросу о том, как попадал и жил в тюрьме простой, "маленький" человек, для которого тюрьма стала тем омутом, куда он канул без следа.
Большинство преступников в древ ней Руси ожидали решения своей участи, находясь "на поруках" у человека, который головой отвечал за исчезновение того, кого взял на поруки. Местами же лишения свободы являлись либо тюрьмы, либо московские приказы – Земской, Стрелецкий, Разбойный. В XVIII веке тюрьма нередко именовалась "бедностью", а выражение "прийти к бедности" означало оказаться в тюрьме.
Немалую роль в развитии пенитенциарной системы в России сыграло Соборное Уложение 1649 года, которое почти два столетия оставалось всероссийским правовым кодексом. К моменту принятия Уложения в России остро ощущалась необходимость систематизации и кодификации законов. Предыдущий Судебник был составлен в 1550 году, в царствование Иоанна Грозного, и с того времени появилось множество указов, которыми в судебных делах руководились наравне с Судебником. Указ, принятый по какому-то конкретному случаю, становился прецедентом в решении всех подобных вопросов. Эти указы, являющиеся дополнительными статьями к Судебнику, были рассеяны по приказам и нередко друг другу противоречили. Необходимо было положить конец хаосу законов.
С того времени, как появилось Соборное Уложение, институт тюрьмы претерпевал значительные изменения, и в русском обществе XVII столетия тюрьма вовсе не играла роли основного карательного инструмента, а оставалась как бы дополнительным и менее суровым наказанием.
Н. Д. Сергиевский в книге "Наказание в русском праве XVII века" подсчитал, что в Соборном Уложении 1619 года имелось более сорока статей, которые грозили преступнику заключением в тюрьму. К примеру, лишением свободы карались работа в воскресные дни, несоблюдение противопожарной безопасности, а также татьба, разбой, чадоубийство, увечье, нарушение благочиния в церкви и на государевом дворе. Однако ведущую роль в системе наказаний занимала отнюдь не тюрьма: преобладающее значение отводилось смертной казни и телесным наказаниям.
Сажать в тюрьму могли на определённый срок (на три дня, на четыре года), а так же бессрочно, "до государева указу". Держать в тюрьме могли до тех пор, пока у тюремного сидельца не отыщется поручитель, который возьмёт на себя ответственность за сохранность преступника. Существовало и пожизненное тюремное заключение. Оно применялось, к примеру, в таком случае: человек, уличённый в разбое, но не признавший за собой вину после двух пыток, должен был быть "вкинут в тюрьму" до смерти.
В тюрьмах XVII века не существовало разделения тюремных сидельцев на подследственных и уже осуждённых, отбывающих наказание. Те и другие содержались вместе. Однако в XVII веке возникает такая принципиально важная черта, как разделение арестантов по характеру совершённых преступлений. Существовала, например, Бражная тюрьма, в которую попадали люди, задержанные в нетрезвом состоянии. На московском тюремном дворе были разбойные, опальные избы, а также женская изба, что указывает на уже возникшее разделение узников по полу. Те лица, которым после тюремного заключения предстояла ссылка в Сибирь, заключались в тюремную избу, называемую "сибиркой".
Особо следует сказать о том, за чей счёт жили тюремные сидельцы. Многие заключенные кормились на деньги своих родственников. Если же у заключённого не было родных и близких, которые обеспечивали бы его всем необходимым, то ему приходилось зарабатывать на житьё мирским подаянием. Сидельцев выпускали из тюрьмы в сопровождении сторожей для сбора милостыни. В 1662 году начинается выдача заключенным "кормовых денег" или "государева жалованья" в размере по два алтына на человека в день. Однако, принимая заключенных на казенное содержание, государство не отменяло устоявшийся порядок сбора тюремными сидельцами милостыни. В дни больших праздников, на Рождество или Пасху, существовал на Руси обучай посещать тюрьмы для раздачи подаяния заключенным.
Вообще, государство уделяло крайне мало внимания тюремным сидельцам. Отсутствие заботы выражалось не только в том, что заключённые жили за счёт благотворителей да сбора подаяния Христа ради. Не было государству дела и до распорядка жизни заключённых, до режима их содержания в острогах.
Арестанты сами выработали распорядок тюремной жизни. В тюрьме, по ту сторону закона, устанавливались свои законы и правила, охранителями которых были сами сидельцы. Арестанты создавали тюремную общину с выборным старостой во главе. Собранную милостыню община делила поровну, а с вновь прибывших взимала подать, которая называлась "влазная деньга". Община защищала заключённого от несправедливых притеснений тюремной администрации, охраняла внутренний порядок, не допуская ссор между арестантами. Примечательно, что за XVI век нет никаких данных о преступлениях, которые один арестант совершил бы по отношению к другому. Трудно предположить, что таких фактов вообще не было, и все заключённые жили в мире и согласии. Но, видимо, община своими силами могла обеспечить должный порядок, не прибегая к помощи администрации.
Арестанты имели право подавать челобитные, жалуясь, к примеру, о плохом состоянии тюремного замка, и их челобитные рассматривались правительством наравне с обращениями вольных людей.
Отсутствие четко очерченного тюремного режима выражалось ещё и в том, что заключенный имел возможность заниматься ремеслом и даже покидать острог для покупки материалов. Вообще, тюремная администрация сквозь пальцы смотрела на взаимоотношения арестантов с миром свободных людей. Богатые заключенные, сидя на московском тюремном дворе, занимались ростовщичеством, и к ним в тюрьму приходили люди, чтобы получить деньги под заклад! Видимо, подобные случай были нередки, и в 1669 году правительство вынуждено было запретить, "чтобы тюремные сидельцы платье и иной никакой рухляди ни у какого человека, кто к ним придёт на тюремный двор, под заклад не имали".
Известны многочисленные факты злоупотреблений тюремных администраций, при попустительстве которых, к примеру, к заключённым проникали карты и вино. Дошли до нас сведения, что караульные женской тюрьмы "блудно воруют" с узницами, а палачи торгуют водкой.
Тюрьмы в XVII веке находились в подчинении губных старост. Как говорилось в Соборном уложении, в "городах тюрмы ведают губные старосты, и губным старостам доведётся тюрмы и тюрмных сидельцев осматривать почасту, чтоб тюрмы были крепки, и у тюрмных сидельцев в тюрмах ничего не было, чтоб из тюрмы не вырезатца". Непосредственной обязанностью губного старосты было также поддержание тюремных зданий в порядке, а так же постройка новых зданий для заключённых.
Основной карательной системой на Руси долгое время являлись телесные наказания, которые особенно важное значение приобрели в XVII-XVIII веках. Цель увечащих наказаний состояла не только в том, чтоб покарать преступника, но ещё и в том, чтоб преступник навсегда приобрёл черты, позволяющие государству знать о совершённом этим человеком деянии. Другого способа выделить преступника среди прочих людей не существовало. Поэтому хоть и нечастым на Руси, но всё же иногда приводимым в исполнение наказанием, было ослепление, которому, например, в 1608 году подверг своих противников вступивший на киевский престол великий князь Мстислав Изяславич. А в 1098 году был ослеплён удельный князь теребовольский Василько Ростиславич, обвинённый волынским князем Игоревичем в подготовке заговора с целью захватить киевский престол.
За "непристойные" слова, то есть за словесное оскорбление величия государя или за призыв к бунту, преступник подвергался вырыванию языка. Вырывали языки и раскольникам, "еретикам". Вырезанию языка подвергли перед ссылкой в Пустозёрский острог протопопа Аввакума и его сотоварищей Лазаря и Епифания. Процедура вырывания языка состояла в том, что палач клещами вытягивал язык приговорённого к казни, и отрезал половину языка. Так как отрезалась лишь часть языка, то иногда человек сохранял возможность говорить. Уже в XVIII веке при Петре I за хулу имени Божьего язык осуждённым стали прижигать калёным железом.
Согласно уложению 1649 года за такие преступления, как обнажение оружия вблизи государя, покушение на убийство господина, участие в мятеже, порча денег, подвергали отсечению руки. Согласно указу 1653 года, воры и разбойники за первое преступление подвергались отсечению двух пальцев на левой руке и отсылке в Сибирь. Увечью подвергалась именно левая рука, так как пальцы правой руки необходимы были, чтобы осенять себя крестным знамением. В 1683 году отсечение пальцев заменяется отсечением ушей – операцией, которая нанося преступнику неисправимое увечье, не сказывалась на его трудоспособности. Отрезание ушей ожидало преступника, уличённого в воровстве, разбое, а так же человека, совершившего убийство в нетрезвом состоянии.
К 1397 году относится первое упоминание о таком наказании, как клеймение. В то время наложение клейма (пятнание) ожидало пойманного татя. Клейма указывали на число совершённых краж, а за третью татьбу полагалась смертная казнь. Клеймо было скорее даже не наказанием, а способом установлением постоянного контроля над человеком, совершившим преступление. В указе 1691 года говорилось о клеймении, цель которого состояла в том, чтобы, если "кто из ссылки сбежит и объявится в Москве, было бы по чему признать". Указ 1637 года определял форму клейма: "напятнати на щеках резжегши, а в пятне написати вор". Бунтовщики клеймились буквою "Б", а воров пятнали клеймом "В". В Петровскую эпоху участники стрелецкого бунта пятнались особым клеймом с изображением орла, и поэтому в это время слово "пятно" вытесняется словом "заорление". В 1746 году было введено клеймо из четырёх букв "В.О.Р.Ъ."
(Продолжение следует)