Сегодня уже не говорят о "телефонном праве"
… НО уровень доверия суду в России все же крайне низкий: 10-15%

Владимир Полудняков,
председатель Городского суда Санкт-Петербурга

Владимир Иванович ПОЛУДНЯКОВ. В детском возрасте пережил всю ленинградскую блокаду. После окончания технического училища работал токарем. Отслужив в армии, стал работать в суде секретарем, одновременно учился на вечернем отделении юридического факультета Ленинградского университета. С 1965 года судья Дзержинского районного суда, затем его председатель. С 1981 года - председатель городского суда Ленинграда - Санкт-Петербурга.

Профессор юридического факультета СПб ГУ, заслуженный юрист Российской Федерации, судья высшего квалификационного класса.

Член Союза писателей России, автор 13 книг, в том числе нескольких сборников детективных рассказов.

В своем уголовном и гражданском судопроизводстве сегодняшняя Россия мучительно восстанавливает прогрессивные нормы, которые вводились почти полтора столетия назад.

Попытка уйти от неразберихи и варварства в судебных делах впервые была предпринята еще при императоре Александре II. Провозглашенной им судебной реформой, названной впоследствии Великой, осуществленной, кстати, за два года, учреждался суд, не подчинявшийся государственной власти, что при самодержавном строе в стране, сотрясаемой войнами и восстаниями национальных окраин, представлялось начинанием просто невероятным. Вводилась несменяемость судей, позволявшая принимать решения без боязни быть отстраненными от должности. Был введен суд присяжных, создавались мировые суды, а мировые судьи были выборными. Учреждалась адвокатура, судебный процесс стал гласным и состязательным.

Но буквально через несколько лет под давлением реакционных сил начался откатный процесс "контрреформ", постепенно ограничивающий эти демократические установления. Судебно-административной реформой 1889 года на системе нововведений, даровавших стране "суд скорый, правый, милостивый", был окончательно поставлен крест.

И лишь на волне либерализации российского законодательства, начатого в эпоху Перестройки, стал возможным возврат к передовым положениям современной судебной правовой системы.

В 1991 году Российский парламент утвердил концепцию судебной реформы, направленную на создание независимого правосудия, на возрождение в стране того же суда присяжных и института мировых судей; предусматривалась также передача системы исправительных учреждений из подчинения МВД в введение Министерства юстиции. Однако нынешняя реформа, не в пример первой, затянулась на целое десятилетие, – да и сегодня о ее завершении говорить пока еще рано. Хотя с приходом в кремлевскую администрацию энергичного, напористого правоведа Дмитрия Козака, безусловно, действующего в соответствии с программой президента страны, выработка и принятие реформаторских законов заметно ускорились.

На темпах нынешних неспешных преобразований сказываются, конечно, и объективные трудности, прежде всего нехватка средств в казне (введение в действие многих нужных законов требует больших затрат со стороны государства), но создает помехи, и немалые, т.н. человеческий фактор. Очень неохотно расстаются с некоторыми передаваемыми суду функциями прокуратура страны, отдельные силовые ведомства, использовавшиеся при прежнем тоталитарном режиме в карательно-репрессивных целях. Противники демократизации судебно-правовой системы есть и среди влиятельных чиновников, особенно на региональном уровне, и даже среди юристов, в том числе ученых.

Иногда же, пусть не так уж часто, но и сами суды своими решениями и приговорами словно бы дают знать, что российским судьям рановато предоставили независимость в ведении дел, гарантии неприкосновенности и несменяемости, установленные новым законом о статусе судей. Массовое недоумение вызвал, например, факт освобождения из-под стражи, по решению одного из московских судов, красноярского предпринимателя Анатолия Быкова, чья виновность в подготовке покушения на жизнь другого гражданина была установлена судом и оглашена в приговоре. Читателю известно, наверное, сколь широкую негативную реакцию в обществе встретил оправдательный приговор, вынесенный полковнику Поповских и другим военным, которых обвиняли в организации и подготовке убийства журналиста Дмитрия Холодова.

На фоне этих "жалостливых" приговоров удручающим контрастом прозвучало утверждение Верховным Судом приговора военного суда, отправившего на четыре года в колонию строгого режима журналиста дальневосточной флотской газеты Григория Пасько, который своими статьями разоблачал экологические беззакония, творимые командованием Тихоокеанского флота.

Нет, мы не собираемся утверждать, что оценки наших сограждан в отношении судебных решений всегда верны, основаны на точном знании фактов и законов. Упомянутые случаи приведены здесь в пример потому, что недоумение и непонимание по их поводу публично высказывали многие авторитетные юристы. Вспомните хотя бы ожесточенную полемику сторон в телевизионной программе "Свобода слова", где обсуждался финал процесса по делу об убийстве Димы Холодова.

Есть малоприятный феномен, суть которого в том, что законы, пусть даже очень хорошие, и правоприменительная практика не всегда находятся в нашей жизни в ладах между собой… Что означают эти противоречия на нынешнем этапе становления нашей судебной системы? Обеспечивают ли в реальном применении законы, введенные в последние годы, реальную защиту прав и свобод конкретного российского гражданина?

Обо всем этом – сегодняшняя беседа главного редактора альманаха "Terra incognita" Анатолия Ежелева с председателем Петербургского городского суда Владимиром Полудняковым.

А.Е.: – Хотелось бы услышать вашу оценку, Владимир Иванович, нынешней ситуации в российском суде в связи с принятием новых законов, по идее – укрепляющих позиции судебной власти. У вас богатейший судейский опыт, да и вся судебная реформа происходила на ваших глазах.

В.П.: – Судебно-правовая реформа действительно укрепляет позиции судебной власти, но пока ее положения не утвердятся окончательно, говорить о результатах рановато. И это понятно. Всякая власть – она существует в той мере, в какой имеет опору в обществе. Власть должна быть понятна людям, должна вызывать к себе доверие, а ее решения и действия – поддержку людей. Все это относится, конечно, и к власти судебной. Может быть, в понимании и поддержке граждан она нуждается даже больше, чем другие ветви власти. Потому что судебная власть, по самой своей сути, во многом – арбитр между гражданами и государством, между законодательной и исполнительной властью.

Какова же сегодня опора у судебной власти? В прессе периодически публикуются результаты социологических исследований, они говорят, – увы! – о том, что рейтинг доверия российского населения к власти вообще очень невысокий, – кроме как у президента В.В. Путина. Низкий рейтинг, понятно, и у власти судебной. Людям ведь все равно – что суд, что депутаты или администрация. Они всех объединяют в понятие "начальники"! Можно недоумевать, расстраиваться: почему же так? Ведь суд-то сегодня не тот, что был еще семь-восемь лет назад. Диапазон обращений в суды резко увеличился, они рассматривают теперь такие дела, о которых в недавнем прошлом и представить себе было сложно, – жалобы граждан на власть, на чиновников-бюрократов, на фирмачей, производящих недоброкачественную продукцию, и т.п. Притом, заметьте, от 80 до 90 процентов таких исков удовлетворяются. Далее, нынче жесткость решений судов заметно снизилась: если в 70-е годы удельный вес наказаний в виде лишения свободы составлял 60 процентов от общего количества рассмотренных дел, то теперь он снизился до 25-30 процентов, что соответствует европейской и мировой судебной практике. Качество судебных решений и приговоров достаточно высокое, – их отмена вышестоящей инстанцией или изменения, конечно, бывают, но таких случаев не много – не более двух процентов. Почему же отношение к суду по-прежнему недоверчивое? Может, несовершенна методика социологических исследований? Можно даже предположить, что опрашивают только людей, проигравших свое дело в судебном заседании, а таких в каждом деле ровно половина...…

Гадания тут излишни. Реальность такова, что опросы различных фирм устойчиво дают близкие по значению показатели доверия к суду, они колеблются в пределах 10-15 процентов. И игнорировать этот факт невозможно.

Без оглядки на высшие инстанции

– На отношении к суду, возможно, сказывается то, что результаты некоторых громких процессов, известных всей России, вызывают у наших сограждан недоумение, неудовлетворенность. В народе о судьях как говорят? У кого власть да деньги, тот и в суде выкрутится, не пропадет…

– Если это намек на то, что суды действуют в интересах власти, то, смею думать, у вас устаревшие данные. Нет, в подчинении "телефонному праву" нас больше не обвиняют. Все-таки самостоятельность судей, независимость суда, в законодательном порядке выведенного из-под опеки исполнительной власти, стали явлением вполне очевидным для людей, – это результат реформы. Настолько очевидным, что стали даже поговаривать, – что, дескать, судьи вообще выходят из-под всякого контроля, превращаются в закрытую корпорацию. Что с судьей ничего сделать нельзя.

По правде сказать, процедура привлечения судьи к ответственности действительно очень сложная, импичмент судьи реализовать очень трудно. Потому и пошли эти разговоры. Кроме того, суды некоторым образом сами дали повод для таких разговоров о произволе. Были случаи, когда суды парализовывали деятельность огромных компаний, – один акционер с какой-то миллионной долей акций обращался в суд, требовал запретить то или иное, и суды уступали его требованиям, не разобравшись, принимали решения, которые могли иметь тяжелые последствия для целой отрасли. Потом, конечно, эти их ошибочные решения отменялись. Независимостью надо пользоваться с умом…

Но вернемся к вопросу, стал ли судья независимым.

Сегодня, когда в соответствии со своим статусом судьи наделены неприкосновенностью и несменяемостью, они, защищая права граждан, по каждому конкретному делу могут выносить любые смелые решения без оглядки на самые высокие инстанции и влиятельных персон. И уже никого не удивишь тем, что, скажем, Санкт-Петербургский городской суд по первой инстанции отменяет по жалобам граждан отдельные решения Законодательного собрания, распоряжения губернатора. Начиная с 1993 года, когда подобные обращения граждан (или же прокурора – в интересах граждан) стали появляться в Городском суде довольно часто, по 2000 год включительно было рассмотрено, назову вам точную цифирь, – 147 дел. Из них 55 жалоб (это 37%) удовлетворены, а значит – решения той или иной власти признаны незаконными. Процент небольшой? Да, небольшой, но ведь надо учесть, что распоряжения губернатора или постановления городского парламента готовят опытнейшие юристы, эксперты, что до подписания их не раз обсуждают и дорабатывают, уточняют. Тем не менее, Городской суд даже после этого находит основания признавать кое-что незаконным.…

Могу добавить к этому, что по тем 92 делам, по которым Городской суд отказал в удовлетворении требований, только в трех случаях Верховный Суд признал наши решения ошибочными.

А в прежние времена, – вспомните-ка те времена! – даже ведь во сне никому не могло пригрезиться, чтобы суд имел право посягнуть на распоряжение градоначальника или законодателя!

Что касается власти денег, о которой вы сказали… Да, существует расхожее мнение, что коррупция в судах очень велика. Мол, там всё схвачено, все куплены…

Скажу так: если бы вы спросили меня о коррумпированности суда 15 или 20 лет назад, то я бы ответил: таких судей у нас нет. Сейчас не могу быть столь категоричным. Да, некоторые рассмотренные судами дела действительно были поставлены под сомнение. Как ни печально, за последние два года в отношении семи питерских судей из районных судов были приняты решения о досрочном прекращении их полномочий по порочащим основаниям.

Семь из судейского корпуса, насчитывающего 450 человек… Это, скажем так, не совсем то, что о нас говорят: все куплены. Но мое отношение – если бы завелся даже один мздоимец среди судей, то и тогда это – слишком много, факт совершенно нетерпимый. Народ воспринимает эти факты тоже крайне болезненно. Может, потому из-за какого-нибудь единичного случая дачи взятки подозревать начинают всех судей.

Знаете, если уж говорить о масштабах коррумпированности российского суда, стоит, наверно, присмотреться к оценкам тех, кто наблюдает и анализирует ситуацию со стороны. Например, всем известный институт Геллапа. Да, фирма авторитетная. Но – смотря для кого... Как-то в "Новой газете" известный московский журналист и депутат Госдумы Юрий Щекочихин выразил удивление по поводу того, что Геллап оценивает уровень коррупции в российских судах в пределах пяти процентов и считает, что у суда самый низкий уровень коррумпированности среди остальных ветвей власти. Щекочихин считает, конечно, что эта цифра должна быть намного больше. Ладно, по другим-то данным эта цифра, 5% – даже завышена! Не так давно в журнале "Конституционное право" профессор политологии университета Торонто (Канада) Питер Г. Соломон, специализирующийся на российских проблемах, указал, ссылаясь на источники, которым он доверяет, что процент решений судов в России, вынесенных под каким-либо воздействием – подкуп, запугивание или просто зависимость от тех или иных влиятельных лиц, структур, – составляет только один процент. Один!.. Иначе говоря, зарубежные эксперты наш суд коррумпированным не считают.

– Тогда отчего, по-вашему, степень доверия к суду, как вы сами посетовали, такая невысокая? И "телефонное право" кончилось, и поборов больше нет… Как вы видите эту проблему изнутри здания судебной власти?

– Есть органические, объективные недостатки, присущие нашему суду, но есть и субъективная сторона дела, связанная с ошибочными представлениями людей, с недобросовестными оценками. На общественное мнение влияет то и другое.

По первому пункту могу назвать, возможно, самое уязвимое место нашей судебной системы, Это не то чтобы медлительность прохождения, а нервирующая людей длительность их ожиданий рассмотрения дела. Только эта тягомотина, поверьте, – не вина судей, а наша общая беда.

В России установлена норма: в месячный срок со дня поступления дела в суд оно должно быть рассмотрено. Население знает про месячный срок. Считают: куда так много – целый месяц? А судьям не уложиться в месяц!.. Объясняется все просто. Суды, извините за банальность, ужасно перегружены. Поясню. Компетенция суда в России расширена за последние годы. И вот итог: если в 1993-м году, когда началась реализация законов о защите прав граждан в судах по их жалобам на власть и чиновников, по всей России тогда было рассмотрено порядка полутора тысяч дел, то теперь за один только прошлый год – 144 тысячи! В сто раз больше…

Сейчас практически нет такого вопроса, по которому нельзя было бы обратиться с жалобой или иском. Даже если вопрос надуманный, вздорный. Ну, предположим, пришел гражданин и говорит: я претендую на Эрмитаж. И нельзя отказать в принятии такого заявления. В Швейцарии есть какой-то адвокат, который считает себя наследником Российской короны и претендует на все имущество царской семьи. И мы всерьез занимаемся этими проблемами. Потому что нельзя отказать, заявив: твой иск не обоснован. Судья должен принять иск, рассмотреть, и если он не обоснован, то отказать уже по существу. А не потому, что гражданин не имеет право обратиться в суд.

– Но ведь и истец, обращаясь в суд, должен изложить мотивы, обосновывающие его иск.

– Разумеется. Поэтому составляется документ, в котором истец должен указать основание для иска, доказательства, которые может предъявить. В частности, тому швейцарскому якобы наследнику мы писали об этом. Он, правда, никаких доказательств не предъявляет, а только много рассуждает, требует генетическую экспертизу.

Обращаются в суд по многим вопросам. И не только рядовые граждане. Бывает, обращаются министры, известные политики, – за защитой своих прав от необоснованных обвинений, от клеветы и т.д. Такое сейчас время -- все нуждаются в судебной защите... А число судей существенно не увеличивалось до принятия закона о мировом судопроизводстве. Потому и стало невозможным своевременное разрешение конфликтов, споров, а следственные изоляторы, где содержат людей до суда, переполнены, условия в них – ужасные. В большинстве своем наши граждане не знают, из-за чего такая волокита в судах, вот и складывается у них впечатление, что судьи бездушны и жестоки, что они не понимают чужих мук и горя.

Пожилые люди вспоминают: в советское время, дескать, быстрее работал суд, сроки так не нарушались. И верно. Потому что в нынешней России уголовных и гражданских дел рассматривается в полтора раза больше, чем во всех 15 республиках времен Советского Союза вместе взятых.

В нашем сознании сложилось некое представление о гражданах Германии как идеале законопослушания. Ничего не скажешь, это в самом деле страна очень высокой правовой культуры. Немец не пойдет на красный свет светофора даже тогда, когда на улице не видно ни одной машины. При их-то такой дисциплинированности и при численности населения 82 миллиона человек в этой стране работает 60 тысяч судей, а в родной России, где всякому известно, что законы писаны не для него, да с нашей безмерной территорией и населением в 145 миллионов, – судей, заметьте, только 20 тысяч. У них один судья приходится на 1360 человек населения, у нас – на 7350! Нагрузка на каждого впятеро больше, чем у законопослушных немцев. Наша ситуация усугубляется еще и тем, что живем-то мы в так называемый переходный период, для которого в любой стране характерно резкое возрастание преступности. Все знают об этом.

Что ж тогда удивляться, что рассмотрение дел в судах стало не таким скорым, как хотелось бы…

Упомяну коротко еще одно обстоятельство, которое негативно сказывается на отношении граждан к суду. Исполнение судебных решений у нас, к сожалению, недостаточно эффективно. По этому поводу суды тоже оказываются под огнем критики: какая, мол, польза от ваших решений, если они не исполняются?!

Проблема такая имеется, но мы-то тут при чем? Ведь за исполнение судебных решений уже несколько лет отвечают вовсе не суды, а исполнительная власть в лице специально созданной для этого Службы судебных приставов Министерства юстиции РФ.

Хочу коснуться наконец вашей профессии – журналистской. Считаю, что пресса немало постаралась, чтобы Российский Суд в глазах общественности имел такой имидж, который в определенной степени ослабляет позиции судебной власти.

Впрочем, не буду винить одних журналистов, тем более – огульно. Наверно, пишущие, вещающие о судах и судьях именно так понимают нашу деятельность, как интерпретируют ее в своих газетах, телепередачах. Скорее всего, они имеют одностороннюю информацию, а судьи, в свою очередь, пассивны, не налаживают сотрудничество со СМИ. Некоторые из работников суда считают, что контакты с прессой им не нужны, другие не находят на это ни времени, ни сил, а иные, однажды обидевшись на какого-нибудь репортера, и вовсе не хотят иметь дело ни с какими журналистами. В результате в публикациях о суде превалирует негатив. Это и создает в обществе мнение, что в судах все плохо, что судьи бездушны, гражданина они не хотят защищать, а только подыгрывают сильным мира сего.

Небылицы о суде

– По моей информации, нынешним летом выходит из печати ваша книга, где чуть ли не половина содержания – это ошибки газетных и тележурналистов в описании работы судей и судов. Это правда?

– Правда то, что книга скоро выйдет – надеюсь, в августе, как планировали в издательстве. Ее название – "Суды нуждаются в поддержке средств массовой информации". Издает Институт развития прессы (Москва), а адресована она прежде всего журналистам и судьям. Представьте себе: мечтаю сблизить тех и других, поспособствовать налаживанию между ними делового взаимодействия, сотрудничества, что было бы в интересах развития правовой культуры общества.

В нужном деле информирования граждан о судебных решениях, о деятельности судей есть определенная специфика, которую надо знать. Иногда ведь эти решения, действия судей подвергаются в прессе просто уничтожающей критике, авторская позиция безапелляционна, а юрист посмотрит и видит: да не разобрался же корреспондент, вся его критика идет от некомпетентности, она основана на домыслах и слухах, на фантазии автора или источника информации, которому автор целиком доверяется. И один из главных разделов моей книги – анализ таких ошибок. Кстати, ошибок не только журналистских.

В ноябре прошлого года петербургская страница газеты "Коммерсант" опубликовала интервью с известным политиком – лидером думской фракции ОВР Вячеславом Володиным. В пятидесяти газетных строчках Володин суммировал весь негатив о суде и судьях... И про то, что судебная система в России якобы не претерпела никаких изменений с советских времен. И про то, что суды не борются с коррупцией, что они "вообще постепенно превращаются в самостоятельную ветвь власти"; и даже про то, что судья "может не выходить на работу месяцами без угрозы потерять должность"…

Трудно поверить, что корреспондент, не оспаривающий ни одно из этих удивительных заблуждений собеседника, ничего не знает, ничего не слышал, например, о судебной реформе в своей родной стране. Но еще труднее поверить, что этого не знает уважаемый депутат, ведь парламент, в котором он заседает, принимает все новые законы, меняющие облик и саму суть нашей судебной системы. Невозможно понять, почему Володин недоволен превращением суда в самостоятельную ветвь власти, – неужели он не знает, что это превращение предусмотрено федеральным законом, что понятие "судебная власть" вписано в Конституцию России и составляет одно из наших демократических завоеваний, которое позволяет не допустить возврата общества к "телефонному праву"!

Обидно все же, когда огромными тиражами распространяют о суде подобные небылицы…

– Вы думаете, им верят?

– Верят… Сказывается особенность нашего российского менталитета. У нас ведь принято считать, что я-то хороший, а начальство, в том числе судьи, – оно плохое. Каждый считает, что его жалобу нельзя не удовлетворить, а тот, кого он считает нужным наказать, не может остаться ненаказанным. Раньше люди жаловались в обком, в райком, в прессу, – газета если уж выступит, то ответственность обязательно наступала. А в 90-е годы не стало обкомов, пресса выступает – острейшая критика! – а никого не наказывают, не снимают. Куда жаловаться? В суд? А на суд куда жаловаться? В квалификационную коллегию судей. Но там ведь тоже судьи, они ж друг друга покрывают. Так думают многие, отметая информацию о том, что сами судьи ежегодно около ста своих коллег лишают полномочий…

Поэтому я считаю, что вводимые сейчас изменения в статус судей будут для нас полезны.

– О каких изменениях вы говорите?

– В квалификационные коллегии теперь включают представителей общественности, причем их удельный вес будет значительный. И представителя президента в коллегии вводят. Тем самым обеспечивается их открытость. Уже трудно будет упрекнуть судей в том, что мы уходим от контроля общества: теперь все на виду. И общественность, в случае чего, не будет молчать, и президент страны будет быстро и конкретно получать информацию.

– Владимир Иванович, многие предрекали, что передача судам полномочий по арестам и продлению сроков содержания под стражей задержанных парализует деятельность правоохранительных органов, даже генеральный прокурор публично высказывался, что суды не смогут справиться с дополнительной нагрузкой. Как вы относитесь к введению этой новой процедуры в компетенцию судов?

– То, что судам передают полномочия по арестам и продлению сроков содержания под стражей задержанных, – это конституционная норма, и по жизни такая необходимость ощущается. Правда, тут тоже возникает некоторое противоречие.

Новое процессуальное законодательство России идет по пути западных образцов. Там суд все решает. Там предварительного следствия практически нет. Собираются первичные документы и тут же передаются в суд. Часто бывает, что сегодня задержали злоумышленника, а завтра он уже в суде. Следствия как такового нету. У нас иначе. Ведется предварительное следствие, иногда очень долгое. Поэтому дело состоит из 80% наработанного предварительным следствием и на 20% – судебным. Почему у нас мало оправдательных приговоров? Потому что при расследовании так подробно все анализируется, – если, конечно, нет следственных нарушений, ущемляющих права граждан.

У нас существует институт предварительного расследования, и в суд приходят материалы достаточно проработанные, исследованные, суду остается только все проанализировать и дать оценку. А за рубежом оправдательных приговоров больше потому, что там суды получают материал сырой. Он предварительно слушается судом, какие-то доказательства принимаются, другие – отклоняются. Оттого у них активное участие сторон. Там защита представляет суду материалы, которых в деле раньше не было, – новые материалы, опровергающие обвинение, – отсюда высокий удельный вес оправдательных приговоров.

У них и в апелляционном порядке отменяются многие приговоры, потому что решения принимаюся по делам, исследованным только одной инстанцией. По словам зарубежных коллег, там отменяется каждый второй приговор.

В нашем новом УПК есть некое, я бы сказал, противоречие: суду даются большие полномочия, но при этом оставлен институт предварительного следствия. Депутат Е.Н. Мизулина, когда выступала на последней конференции судей в Петербурге, призналась, что в процессе подготовки проекта УПК его разработчики хотели отменить институт предварительного расследования, но не решились. Видимо, для этого условия еще недостаточно созрели.

Однако за счет того, что у следствия, у оперативной службы и у следствия прокуратуры тоже очень ограниченные сроки, за это время им непросто реализовать положения УПК об аресте через суд. Может, не хватает опыта, недостаточно технических возможностей, штатов, а УПК дает только 48 часов – такова конституционная норма. Они же порой не успевают собрать и подготовить материалы к рассмотрению в суде. Так или иначе, но с введением нового УПК в действие резко снизилось количество обращений за арестом и за продлением срока содержания под стражей. За первый месяц – июль – во всем городе поступило только 254 обращения за арестом и на продление сроков под стражей – 297. Это значительно меньше, чем было раньше за такое же время.

Кроме того, прокуроры фильтруют материалы, проявляют особо осторожный подход.

С другой стороны, по новому УПК дело не может быть возвращено судом на доследование. Я приветствую это. В самом деле, что ж эту тягомотину повторять неоднократно, туда-сюда дело гонять? Люди сидят месяцами, а то и годами. Появилась еще одна проблема: как в новых условиях могут исправляться допущенные ошибки, если упразднен институт дополнительного расследования и невозможно опротестовать приговор в надзорной инстанции, когда это ухудшает положение осужденного.

– Вы говорите об ошибках следствия?

– Не только. И суда тоже. Дело в том, что могут быть совершенно очевидные ошибки. Допустим, от ответственности ушло явно виновное лицо, при осуждении невиновного, – исправить эту ошибку можно и без доследования – в порядке надзора.

– У нас немало хороших, правильных законов, но почему-то хорошие законы плохо работают, суды с этим тоже сталкиваются...

– Чаще всего причина в том, что экономическое обоснование законодатель, принимая закон, как правило, не просчитывает. Могу привести немало таких примеров. В ряде случаев, когда законопроект вносится на рассмотрение в Государственной Думе, в пояснительной записке указывается: реализация данного закона не потребует дополнительных средств. А на самом деле – потребует, и немалых!

Вот нынешний случай. В связи с введением в действие нового УПК в бюджет этого года внесены изменения, предусматривающие финансовое обеспечение новых процедур – ареста и продления срока содержания под стражей только по решению суда. Но не предусматривается обеспечение других норм УПК, которые тоже вводятся. Например, санкция на обыск. В прошлом году в Петербурге прокуратурой было дано порядка 10 тысяч санкций на аресты, а обысков – более 30 тысяч! Эту-то работу тоже надо делать, для нее и аппарат нужен, и судья, нужен кабинет для работы, и на все деньги нужны. Но про обыски забыли.

Экономически не просчитаны и другие затратные пункты УПК, – правда, ввод в действие некоторых из них отсрочен. Не просчитано положение, предусматривающее рассмотрение дел в суде профессиональными тройками. Это же сколько судей нужно будет для реализации данной нормы!.. Кстати, через это мы уже проходили. В 1996 году вводились профессиональные тройки в областных судах – вдруг неожиданно так было решено. И у нас сразу же стало рассматриваться втрое меньше дел. Потому что количество судей осталось прежним. Через два месяца новшество отменили – поняли, что сделали не то. И вот снова вводятся профессиональные тройки… На перспективу эту проблему, кажется, просчитали, осталась только неясность с так называемой глубинкой, с небольшими российскими городами и районами. Там немало судов, в которых всего-то по одному-два судьи, а им говорят: теперь дела о тяжких и особо тяжких преступлениях будут рассматривать трое судей… В этих-то селениях и один судья нередко недостаточно загружен – что ж будут делать трое, если добавить? Явно неоправданные затраты больших денег. А если еще и приговор отменен, то кому передавать дело на новое рассмотрение?

По суду присяжных. Такой суд должен быть. Он нужен, и конституцией предусмотрен. Только следует продумать, как вводить суд присяжных. У нас берут пример с Америки – те же 12 присяжных. А американцы люди прагматичные, они сами говорят: хоть мы страна небедная, но чувствуем, как тяжело в финансовом смысле содержать весь этот аппарат присяжных. Мы же, Россия, страна небогатая, и нам суд присяжных содержать еще тяжелее. Значит, надо искать такие варианты, чтобы и конституция была соблюдена, и не загубить это дело из-за непомерных затрат. В тех районах, где уже введены в действие суды присяжных в качестве эксперимента, наши коллеги-судьи отмечают, что дело это очень интересное, нужное, но трудное, – потому что иногда, чтобы не сорвать процесс, судьям приходится из своей зарплаты выплачивать присяжным положенное вознаграждение за их труд. Денег-то не хватает. Конечно, судьям потом эти выплаты компенсировали, но это сигнал, что финансовый вопрос со счета сбрасывать нельзя.

И вот что примечательно. Оказывается, в Америке суд присяжных рассматривает только 5% дел, а у нас в тех регионах, где проводился эксперимент, – в Ивановской и Московской областях, в Краснодарском крае, – через суды присяжных проходило от 40% до 80% дел! Неужели в этом есть необходимость? Может, пока наши экономические ресурсы весьма ограничены, суд присяжных пусть рассматривает только такие дела, где исходом возможны либо смертная казнь, либо пожизненное заключение, либо дела, где, независимо от сроков наказания, есть конфликт граждан с властями, где к судебной ответственности привлекается особенная категория лиц, – например, депутаты, журналисты, адвокаты, работники правоохранительных органов и контролирующих органов. …

Мне представляется, что суду присяжных можно передавать не только уголовные дела, но и гражданские, – скажем, по избирательным вопросам, или когда идет спор со средствами массовой информации, или по лишению родительских прав. Даже по трудовому законодательству – по вопросам увольнения. За рубежом есть опыт рассмотрения присяжными гражданских дел – это очень интересно. Надо попробовать и у нас. Ну, не двенадцатью присяжными, можно обойтись и шестью, как во Франции.

– В сегодняшней России едва ли не половина руководителей от регионального до федерального уровня начинали свою карьеру в структурах всевластной партийной и советской номенклатуры, у которой суд был в большой зависимости. Скажите честно: когда вы говорите о нынешней независимости суда, можно ли быть уверенными, что эти руководители, если даже затрагиваются их интересы, или интересы их близких, их ведомства, фирмы, – что все они отрешились от привычек прошлого и никогда не пытаются в той или иной форме повлиять на позицию судьи?

– Разговоры о давлении на суд – это одна из легенд. Конечно, она не беспочвенная, возникла не на пустом месте. Поскольку кадровые вопросы суда в свое время решались партийными органами, то, естественно, они влияли на возможность представления судьи на новый срок, и это определенным образом было основанием считать, что на судью по каким-то делам может быть оказано давление. Должен сказать, что и по тому времени я не могу привести ни одного конкретного примера, когда бы это было очевидным фактом.

И по сегодняшнему состоянию суда тоже не могу ничего сказать о том, что какое-либо давление оказывается. Мне даже трудно представить себе, кто бы мог позвонить судье или вызвать судью к себе и сказать: вот ты решай это дело так или иначе. Или вообще не решай. Да судья эту тему даже обсуждать не станет.

– А вот в известном процессе по делу полковника Буданова его защита по поводу замены государственного обвинителя подняла шум, что, дескать, это попытка прокуратуры оказать давление на суд.

– Вы знаете, я не могу комментировать другие дела. Кодекс судейской чести не позволяет обсуждать действия коллег по делам, которые они рассматривают. Только в рамках процессуальных мы можем сделать это. Например, решение районного суда я, как председатель суда городского, могу опротестовать и дать ему правовую оценку.

Суд не сажает?

– Извините, коль тема запретная. Дело в том, что некоторые сегодняшние судебные процессы вызывают особенно острую реакцию в общественном мнении, – например, по нашумевшему делу Дмитрия Холодова. Мне-то показалось симптоматичным вынесение оправдательного приговора. Судья прекрасно понимал, что к этому процессу приковано внимание прессы, что в обществе есть ожидание карательной развязки хоть в одном деле о заказном убийстве, – ведь таких громких убийств было много, но ни по одному ни исполнители, ни заказчики не были найдены, а по этому делу уже несколько лет держали в следственном изоляторе группу подозреваемых. И было убеждение, что начавшийся процесс вот-вот огласит имена главных виновников или виновника, назначив должное наказание. Вот на этом фоне суд решил как бы продемонстрировать свою полную самостоятельность: вина подсудимых реально не доказана следствием – получите оправдательный приговор.

Мы привыкли, что суд существует для того, чтобы сажать. А теперь возникли условия, когда суд не сажает и даже не отправляет дело на доследование, чтобы все-таки придумать какие-то обвинения и посадить! Он выносит оправдательное решение. И это соответствует новой процессуальной норме. Вместе с тем, это требует формирования нового правосознания в обществе.

– Имейте в виду, что это решение пока что не вступило в силу, оно, видимо, опротестовывается. Пройдет еще одну инстанцию, вот тогда можно будет давать оценку со стороны. А не вступившее в силу решение – оно в споре.

Насчет вашего "посадить"… Один петербургский журналист утверждал, что у нас в Крестах сидят от 20% до 50% людей, которые там не должны находиться. Мы эту ситуацию анализировали. Запросили данные, взяли список, куда включили всех подследственных, за кем значатся нетяжкие преступления. То есть, где может быть альтернатива: лишение свободы или нелишение. Там, где тяжкое преступление, сама тяжесть говорит, что подозреваемый может быть изолирован от общества до суда, допустим. Так вот, таких, кто мог бы там и не находиться, – их оказалось всего 6% от общего количества. Но эти 6% – они либо алкоголики, либо наркоманы, либо бомжи, либо ранее неоднократно судимые. То есть, там такой контингент... А вообще, лишение свободы у нас применяется только к 32% подсудимых. Две трети свободы не лишаются.

А поскольку у нас обвиняемых в тяжких и особо тяжких преступлениях набирается до 40%, то этот процент осужденных к лишению свободы объективно соответствует тяжести преступления. И неправильно говорить, что у нас перекос какой-то: сажать да сажать.

– Такова статистика… В 2001 году в Петербурге осуждено 29 729 человек, и среди них больше всего осужденных по ст. 158 УК РФ – "кража": 9 749 осужденных. Не тяжкие преступления, а кража. А оправданы из обвинявшихся по этой статье только 14 человек. Да и общее число оправданных питерскими судами за весь год – лишь 115 человек.

– Я уже объяснял, почему у нас мало выносится оправдательных приговоров. У вас есть цифра, сколько было прекращено дел на досудебной стадии или отказано в возбуждении уголовного преследования?

– 9 200.

– Видите, это же почти треть к общему числу осужденных! Городским судом в прошлом году оправдано около 30 человек из примерно 500, чьи дела у нас рассматривались. И это при том, что через городской суд проходят тяжкие преступления: убийства, взятки, террористические действия.

– Вы упомянули следственные изоляторы: ужасные условия, переполнены… Сколько же в них подследственных?

– В изоляторах города и области, по последним данным, примерно 12 тысяч – при нормативе около 6 тысяч. Правда, в прошлом году численность заключенных в СИЗО доходила до 17 тысяч. Когда были введены фиксированные сроки ведения дел, суды стали работать более интенсивно. То есть, если срок содержания под стражей истекает, а дело еще не рассмотрено, то заключенного освобождают.

Что изоляторы недопустимо переполнены, все понимают, но никто почему-то не говорит о необходимости строить следственные тюрьмы. В Борисовой Гриве еще при А.А. Собчаке задумали построить колонию на 1 200 мест, но так и не довели дело до конца.

Может быть, власти должны искать предприимчивых людей, которые увидят в таком строительстве свой доход, – хотя строительство частных тюрем российскому обывателю может показаться кощунственным. В Америке таких тюрем две сотни, они небольшие, до ста человек каждая. У нас, наверно, про частную тюрьму сразу сказали бы: элитная… А можно рассуждать по-другому: заключенные – довольно дешевая рабочая сила, и если сделать при тюрьме нормальное производство, то она будет оправдывать себя и еще появятся средства на улучшение условий самих же заключенных.

– Скажите, Владимир Иванович, а нынешнее уголовное законодательство – оно соответствует сегодняшним жизненным реалиям? Действующий кодекс введен ведь недавно.

– Об этом кодексе некоторые говорят, что он очень либеральный, другие – что он очень жесткий.

– А ваше мнение – судьи, умудренного богатейшим опытом?

– Мне трудно присоединиться к тому или иному мнению. В судебной практике, в смысле назначения меры наказания, этот кодекс радикально новых изменений не внес.

– Может, вы считали бы нужным какие-то статьи в нынешнем кодексе изменить в ту или иную сторону?

– Да. И не только потому, что мне хочется что-то обязательно менять. Пусть это не покажется вам парадоксальным, но жизнь потихоньку заставляет возвратиться к каким-то позициям, которые были изъяты из нынешнего кодекса. Например, когда корректировалось старое уголовное законодательство, была исключена уголовная ответственность за спекуляции, за незаконные валютные операции, за незаконное предпринимательство. Сейчас приходится кое-что восстанавливать, ответственность за незаконное предпринимательство снова ввели. Лжепредпринимательство тоже ввели. Уверен, законодателю придется вернуться к проблеме бродяжничества. Да, свобода перемещения граждан должна быть, свобода выбора места нахождения – тоже. Но до тех пор, пока это не сопряжено с нарушением прав других лиц. Или еще: из законодательства убрали ответственность за опасность заражения венерическими заболеваниями. Дескать, свобода половых контактов, ты сам за все отвечаешь. Но с учетом того, что такого рода заболевания – и ВИЧ-инфекция, и венерические – приняли угрожающие масштабы, видимо, в уголовном законодательстве надо предусмотреть меры превентивного характера. Чтобы носитель вируса понимал, что, вступая с кем-то в отношения, он может попасть под уголовное наказание. По СПИДу уже введена ответственность, видимо, придется восстановить и ответственность за заведомое поставление другого лица в опасность заражения венерическими заболеваниями.

Общество должно реагировать на то, что создает для него те или иные угрозы.

– А к городскому законодателю у вас тоже есть пожелания?

– Есть один наболевший вопрос. Законодательному собранию Петербурга надо обязательно принимать закон о содержании собак и других животных. Давно были подготовлены несколько проектов. Но закон так и не был принят. В городе очень много пострадавших от собак. Вернее, от их неправильного содержания. Как вы думаете, сколько пострадавших от собак только за прошлый год? Нет, не 300 и не 500, а пятнадцать тысяч! Из них шесть тысяч детей. Около 300 детей были госпитализированы. За два последних года – девять погибших. Случаи жуткие. Они через суд проходили. Представьте себе, соседка, занявшая деньги, чтобы купить мешок сахара, принесла свой должок в соседнюю квартиру. А была она глуховата и потому громко говорила. А там в доме – ротвейлер. Видимо, собаке показалось, что громко говорящая женщина – это агрессия или угроза, что та чем-то обижает ее хозяйку, и набросилась на нее, загрызла насмерть. Хозяйка не смогла пса оттащить. Или еще: почтальон протягивает в открытую дверь письмо, тут же в ее руку вцепляется ротвейлер и перекусывает, женщина получает тяжелое увечье.

Неужели не понятно, что такой закон надо принимать в экстренном порядке?

Все это становится социальной проблемой. В обществе зреет недовольство, злость, да еще эти эксцессы… Непослушание закону очень распространено в нашем обществе. Чтобы мы приблизились к правовому государству, чтобы соблюдались законы, – я утверждаю, что это будет только тогда, когда люди перестанут ходить на красный свет, это раз, и второе – когда перестанут водить собак в общественных местах без намордников и поводков. Мелочи? Нет, когда это произойдет, тогда будет все соблюдаться. А уж когда население станет законопослушным, то оно, будьте уверены, не потерпит никакого произвола и беззакония со стороны властей и чиновничества. Пока же это иллюзии.

– Знаете ли вы, сколько у вас врагов, людей, недовольных решениями суда? Приходится ли сталкиваться с проявлениями этого недовольства?

– Обо мне лично говорить не будем, но недовольства судами много, и по большей части это недовольство несправедливое. Происходит вот что: судебных ошибок не так уж много, мы об этом говорили, но судебные решения всегда кого-то не устраивают. Потому что в суде всегда есть две стороны, и проигравшая всегда недовольна, она всегда звучит громче. Выигравшая – она удовлетворена, и потом она столкнулась с судебной тягомотиной, что ей не может понравиться. Суд неприятен ей, даже если она выиграла процесс. А поэтому она молчит. А проигравшая сторона – активна. И журналисты слышат прежде всего ее, и ее недовольство они тиражируют. Они не интересуются доводами выигравшей стороны, не спрашивают: а чем аргументировал суд свое решение? Проигравший, конечно, всегда скажет, что суд ничем не аргументировал. Так создается искаженное представление о деятельности судов.

Слушать-то надо обе стороны, уважаемые...